Четырнадцатые звездные войны

Диксон Гордон Руперт

— Ты спрашиваешь об этом Эрни?

— Разумеется. Он говорит, что достал несколько партийных активистов с офицерской подготовкой. Я немного медлителен, Лаура, но не настолько глуп. Может, я и не все замечаю, но если бы было пятьдесят прогрессистов с военным опытом, то я бы об этом знал. Брэдфорд лжет. А почему?

Взгляд Лауры стал задумчивым и она потянула себя за нижнюю губу жестом, который Хамнер теперь едва заметил, хотя подшучивал над ней из-за него прежде, чем они поженились.

— Он лжет для практики,— сказала она.— Но его жена болтала о независимости и она обронила что-то насчет того, что Эрни станет президентом.

— Ну, Эрни ждет, что наследует Будро.

— Нет,— возразила

Лаура.— Она вела себя так, словно это случится скоро. Очень скоро.

Джордж Хамнер покачал головой.

— У него не хватит пороху для переворота,— твердо сказал он.— И техники в ту же секунду выйдут на улицы. Они терпеть не могут его и он это знает.

— Эрнест Брэдфорд никогда не признавал никаких ограничений,— возразила Лаура.— Он действительно верит, что может заставить любого полюбить его, если только приложить усилия. Сколько бы раз он ни пинал человека, он считает, что несколько улыбок и извинений все уладят. Но что сказал тебе Борис о Фалькенберге?

— Сказал, что он самый хороший человек, какого мы только можем получить. Лучший командир Десантников, начинал во флоте и перешел в десантные войска потому, что в ФВК он не мог достаточно быстро продвинуться.

— Честолюбивый человек. И насколько он честолюбив?

— Не знаю.

— Он женат?

— Как я понял, когда-то был, но давно нет. Я получил релиз по тому военному трибуналу. Не было никаких открытых вакансий для продвижения. Но когда наблюдательный совет обошел Фалькенберга продвижением, которого адмирал в первую очередь не мог дать ему, он поднял из-за этого такой шум, что его уволили за неподчинение.

— Можешь ли ты тогда доверять ему? — спросила Лаура.— Его солдаты могут быть единственным, что сохранит тебе жизнь...

— Я знаю. И тебе, и Джимми, и Кристи, и Питеру... Я спросил об этом Бориса и он сказал, что лучше человека по росту нет. Нельзя его высоко рекомендовать. Говорит, что солдаты его любят, что он блестящий тактик, имеет опыт в командовании войсками, так и в штабной работе.

— Похоже на большую удачу.

— Да, но Лаура, если он такой уж ценный, почему его тогда выперли? Боже мой, все это кажется таким запутанным.

Загудел телефон и Хамнер с отсутствующим видом ответил. Это был дворецкий, объявивший, что его машина и шофер его ждут.

— Я вернусь поздно, милая. Не ожидай меня. Но ты можешь подумать над этим... Я клянусь, что Фалькенберг является ключом к чему-то и желал бы я знать к чему?

— Он тебе нравится? — спросила Лаура.

— Он не тот человек, который пытается нравиться.

— Я спросила, нравится ли он т е б е?

— Да. И для этого нет никакой причины. Он мне нравится, но могу ли я ему доверять?

Выходя из дома, он думал об этом же. Мог ли он верить Фалькенбергу? Жизнь Лауры... детей... и, если уж на то пошло, всей планеты, которая, казалось, направлялась прямо в ад и не могла свернуть.

Солдаты расположились лагерем в виде правильного квадрата. По периметру были насыпаны земляные валы, а палатки были установлены рядами, четкими, словно проложенными с помощью теодолита.

Снаряжение было надраено и отполировано, одеяла скатаны туго, каждый предмет на одном и том же месте в двухместных палатках... но солдаты мельтешили вокруг, орали, открыто играли у костров. Даже из-за внешних ворот было видно множество бутылок.

— Стой! Кто идет?

Хамнер вздрогнул. Машина остановилась у забаррикадированных ворот, но часового Хамнер не видел. Это был его первый визит в лагерь ночью и он нервничал.

— Вице-президент Хамнер,— ответил он.

Мощный луч света осветил его лицо с противоположной стороны машины. Значит, часовых было двое и оба невидимы, пока он не вышел на них.

— Добрый

вечер, сэр,— сказал первый часовой.— Я передам, что вы здесь.

Он поднес к губам маленький коммуникатор.

— Капрал охранения. Пост номер пять.— Затем он крикнул то же самое и призыв четко разнесся в ночи. Несколько голов возле костров повернулись к воротам, а затем вернулись к прежней деятельности.

Хамнера переправили через весь лагерь к офицерскому ряду. Хижины и палатки стояли по другую сторону от густо забитых ратных войсковых? улиц и имели свою собственную охрану.

По всему ротному району солдаты пели и Хамнер остановился послушать.

Башка моя трещит аж жуть, Вот-вот концы отдам. Вчера мне врезали чуть-чуть Солдаты по мозгам. Я был тогда мертвецки пьян, А тут патруль, хватали, Я не стерпел и вот фонарь Под глазом у капрала. Теперь сижу я на «губе» И плащ под головой. Лежу, гляжу на двор себе И мучаюсь тоской. Теперь кранты — наряд дадут И не один, а сто. Системе «Д» теперь капут И стану холостой. Какие бабы тут, когда патрульных Бил среди ночи, А в случаях таких всегда Начальство строго очень. И тем вину усугублял, что Пьяным с ними дрался. Меня патруль ведь задержал, А я сопротивлялся. Теперь конец — за этот бой Меня наряды ждут, Мне не отделаться «губой» — Системе«Д»капут. Мне приговор не отменят, Да я и не старался. «Под мухой» взял патруль меня, А я сопротивлялся!

Фалькенберг вышел из хижины.

— Добрый вечер, сэр. Что привело вас сюда?

«Держу пари, тебе как раз хотелось бы знать,»— подумал Хамнер.

— Мне надо обсудить с вами некоторые вещи, полковник. Относительно полицейских сил.

Конечно,— голос Фалькенберга был резок и казался слегка нервным. Хамнер гадал, не пьян ли он.— Не пройти ли нам в офицерскую кают-компанию? — предложил Фалькенберг.— Там удобней, да и я не приготовил свою квартиру для посетителей.

«Или ты приготовил здесь что-то, что не следует мне видеть,— подумал Джордж.— Что-то или кого-то. Местную девочку? Какая разница? Боже, желал бы я, чтобы мог доверять этому человеку ».

Фалькенберг провел его на ранчо в центре офицерского ряда. Солдаты все еще орали и пели и одна группа гонялась за другой по плацу. Большинство было одето в придуманную Фалькенбергом синежелтую гарнизонную форму, но другие трусили мимо них в боевом обмундировании из синтекожи. Они тащили винтовки и тяжелые ранцы.

— Наряд в наказание,— объяснил Фалькенберг.— Не так много, как раньше.

Из здания офицерской кают-компании раздался грохот: барабан и волынки, дикие звуки войны, слитые вместе с громким смехом. Внутри, за длинным столом сидело два десятка людей, а стюарды в белых пиджаках уверенно двигались вокруг со стаканами и бутылками.