Чикатило. Явление зверя
Шрифт:
– Шо ты хочешь? – первым перешел от гляделок к действию Шеин. – Шо, бля, блатной в натуре? На, сука, с ладошки!
Он подался вперед и унизительно шлепнул Жаркова открытой ладонью по лицу. Пощечина сработала не хуже спускового крючка. Тот с невероятной скоростью перемахнул через стол и кинулся на Шеина, пытаясь ударить обидчика по лицу. Шеин увернулся, удар прошел вскользь. Не получивший удовлетворения Жарков навалился на субтильного подельника и принялся беспорядочно молотить его. Шеин, растеряв весь свой блатной гонор, повалился на пол,
– Сука, я псих! Притыку дайте, завалю! А-а-а!
– Растащите их! – рявкнул первым пришедший в себя Ковалев.
Жарков сидел верхом на поверженном противнике. Он уже не бил, чувствуя себя победителем, лишь замахивался и рычал:
– Кто тут пидорас?! Шо, захлопнулся? Кто тут пидорас?
Кабинет ожил, люди засуетились. Подоспели милиционеры, оттащили зло зыркающего Жаркова, подняли напуганного Шеина.
– Хруленко, запись останови, твою мать! – рыкнул Ковалев на застывшего у магнитофона офицера. – Уведите обоих! Успокойте, приведите в чувства. Допрос продолжим через полчаса по одному. Первый Шеин. Жаркова в одиночку.
Арестованных поволокли к выходу. Услышав распоряжение Ковалева, Шеин победоносно истерично расхохотался:
– В одиночку пойдешь, сука, понял?!
– Баклан хуев! – с ненавистью огрызнулся Жарков, он попытался вывернуться, но милиционеры держали крепко.
– Да уведите вы их! – устало поморщился полковник. – Пока все свободны.
Переругивающихся Шеина и Жаркова вывели в коридор. Ковалев мял виски. От духоты и неожиданно возникшего бардака разболелась голова. Сотрудники потянулись к выходу. Подошел недовольный Кесаев, посмотрел на сидящего начальника ростовского УГРО сверху вниз:
– Вам не кажется, Александр Семенович, что это какой-то цирк?
– Что для вас цирк? – окрысился на московского коллегу Ковалев. – Зверское убийство ребенка?
– Не передергивайте. Вы прекрасно понимаете, о чем я.
– Нет, не понимаю.
– Эти двое, чтобы они ни говорили, менее всего похожи на убийц, уж поверьте моему опыту.
– У меня опыт не меньше вашего. И этот опыт подсказывает, что никто, ни один человек, не возьмет на себя такое убийство по собственной воле, – Ковалев поднялся из-за стола и говорил теперь, глядя прямо в глаза собеседнику.
Обычно под этим взглядом люди ломались, отводили глаза, но Кесаев взгляд выдержал.
– Видно же, что эти двое – мелкая шпана. Обычные гопнари, говоря их языком.
– Вы так считаете, Тимур Русланович?
Ковалев продолжил давить взглядом, но Кесаев смотрел прямо и был спокоен.
Железный, значит? Ковалев усмехнулся, взял со стола папку и протянул Кесаеву:
– Ознакомьтесь. Мне передали перед самым допросом, не успел вам показать.
Кесаев открыл папку, углубился в изучение документа. Ковалев с интересом наблюдал за московским следователем. Бумага, которую он передал москвичу, была экспертным заключением по ножу, изъятому у Шеина при задержании. И среди прочего
«…Отпечатки пальцев на рукояти и лезвии идентичны отпечаткам пальцев подозреваемого Шеина П.В. …
…Сопоставив характер ран на теле несовершеннолетнего Годовикова с лезвием данного ножа, нельзя исключить, что данный нож мог быть предполагаемым орудием убийства несовершеннолетнего Годовикова И. …»
Кесаев оторвал взгляд от бумаги и посмотрел на Ковалева по-новому.
– Утром пришло из лаборатории, – невинно сообщил Ковалев. Все-таки ему удалось сбить спесь с непроницаемого коллеги.
– Из этой бумаги следует только, что нож принадлежит Шеину, – задумчиво произнес Кесаев.
– Из этой бумаги следует, что нож мог быть орудием убийства, – в тон ему ответил Ковалев.
– А мог и не быть, – на лицо мужчины вернулось обычное непробиваемое выражение.
– Товарищ полковник, давайте вы не будете меня учить, как вести расследование, хорошо? Это – улика! – Ковалев постучал пальцем по заключению.
Он чувствовал, что в голосе его звенит раздражение, что раздражением этим он сдает позиции, но сделать с собой ничего не мог.
– Я курить, – сказал он уже спокойнее, закрывая разговор. – Вы как хотите.
И резко вышел.
Оставшись в одиночестве, Кесаев сел к столу и принялся задумчиво перечитывать заключение экспертизы.
Троллейбусный парк на Двадцать второй линии в Пролетарском районе при свете дня оказался местом весьма унылым. Витвицкий шел вдоль типового забора, за которым расположилось депо, и разглядывал колючую проволоку, змеящуюся по верхнему краю ограждения.
Забор закончился, упершись в будку КПП, проволока тоже. Капитан остановился, внимательно осмотрел будку, ворота и снова перевел взгляд на забор и вьющуюся петлями колючую проволоку.
– Эй, парень! Тебе чего надо? – окликнул грубый голос.
Витвицкий оглянулся. От будки КПП к нему шел крепкого сложения молодой охранник. На лице его было недовольство, в движениях чувствовалась угроза. Витвицкий невольно ссутулился и поспешно полез во внутренний карман. Достал удостоверение и смущенно развернул. Необходимость размахивать корочкой отчего-то всегда вызывала у капитана неловкость. Возможно, неловкость эта была за тех, кто наглел, хамел и бравировал, доставая удостоверение, а таких Виталий Иннокентьевич видел немало.
– Простите… я тут… вот…
Молодой человек будто споткнулся об удостоверение, растеряв напористость. Угрозы в нем не осталось ни грамма, сейчас он скорее напоминал большого теленка.
– Извините, товарищ капитан, – пробасил парень. – У нас ввели внутриобъектный режим. Как угонщик этот пролез, так нас теперь так дрючат… – он споткнулся и поправился: – Простите, сильно проверяют. Вы ведь тоже из-за угонщика?
Витвицкий кивнул, уточнил предельно вежливо:
– Простите, как вас по имени-отчеству?