Чингисхан. Сотрясая вселенную
Шрифт:
Зевта задумчиво покивал.
— Но есть другие воины, — продолжил Эйрих. — Сейчас такое время, когда вождём может стать каждый, кто способен крепко держать топор. Надо, чтобы самые сильные не смогли заявить о себе.
— О чём ты говоришь? — насторожился Зевта.
— Если кто-то из них оступится и не сможет... — начал Эйрих объяснение.
— И думать забудь, — прервал его повелительным жестом отец. — Это священное право каждого — бороться за место вождя. Ты говоришь как римлянин. Мне это не нравится, сын.
— Да, ты прав... — не стал спорить
— Предлагаемое тобою греховно, сын мой, — решил вступить в диспут отец Григорий. — Но и слишком ярое следование старым обрядам — это грех перед Господом Богом нашим...
Зевта, как и все дружинники, больше уважал Вотана и остальных асов, нежели Христа, но сейчас был, пожалуй, самый неудачный момент, чтобы выражать своё отношение к словам отца Григория.
— Когда закончим с выборами вождя, — решил сменить тему Эйрих, — нужно подумать об объединении остальных деревень под одной властью.
— Хочешь выбрать герцога? — уточнил Зевта. — Я столько поединков не переживу.
— Выборы герцога — это старомодный обычай, как и говорит отец Григорий, — вздохнул Эйрих. — Можешь как угодно относиться к Алариху, но что-то в его действиях есть — он уже столько зим рейкс, что уже выросли те, кто не помнит, когда он им стал. Нам нужен кто-то вроде Алариха, но для нашего племени. Ты, отец.
Зевте такой поворот, причём, никак не осужденный отцом Григорием, который, получается, ничего против этого не имеет, пришёлся по душе. Он всего лишь хотел стать вождём, вместо покойного Бреты, а теперь Эйрих предлагает ему нечто иное, более значимое и могущественное.
— Надо убить всех, кто бросит мне вызов, — решил Зевта. — Но как склонить остальные деревни?
— Сила оружия не подойдёт, — произнёс Эйрих задумчиво. — Нужно действовать как лисы, подбирая свой подход к каждому вождю и старейшине.
— Если мы поторопимся с выборами, то можем успеть в соседние деревни, ведь выбран может быть каждый гот, — предложил вдруг отец Григорий. — Три-четыре деревни — это то, от чего можно отталкиваться в уговорах остальных новых вождей.
— Когда начинаем? — засобирался Зевта, встав на ноги.
/30 сентября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, деревня без имени/
— Кто-то ещё хочет бросить вызов новому вождю? — усталым тоном спросил старейшина Торисмуд.
Зевта взмахнул топором и разбрызгал кровь с лезвия по утоптанной земле поля для поединка.
Толпа наблюдала с интересом, потому что выборы нового вождя — это то, чего не было на памяти даже старожилов. Когда старый вождь умер от гуннских стрел, Брета вышел в центр деревни, оставленной годы назад, и потребовал немедленного начала выборов вождя. Но никто не посмел бросить ему вызов, потому что все знали, что Брета — это видный мастер воинского искусства.
«И такая нелепая погибель...» — подумал Эйрих, глядя на то, как очередной претендент лежит на земле.
Черноволосый бедняга зим шестнадцати, имя которого
— Никто? — оглядел старейшина толпу. — Точно никто ещё?
Три покойника, если считать только что убитого, отбили у присутствующих даже самое горячее желание представлять свою кандидатуру на роль вождя деревни. Даже не трупы сами по себе, а то, как легко Зевта превратил в них только что живых людей...
— Зевта, сын Байргана, объявляется с сего дня, — заговорил уже уставший от длительного стояния, старейшина Торисмуд, — вождём нашей деревни! Хвала новому вождю...
— Хвала! Хвала! Хвала! — поддержали жители деревни.
— В честь избрания положено празднование... — продолжил старейшина. — Но, как вы знаете, недавно погибло множество славных воинов, поэтому чествование вождя переносится на следующее новолуние...
Закончив говорить, он развернулся и поковылял к себе домой, отлёживаться у очага. Торисмуд сильно сдал за последние годы, поэтому Эйрих начал думать о том, что скоро придётся избирать нового старейшину из деревенских стариков. Это русло власти оставлять на самотёк нельзя, поэтому проблема требовала хорошего обдумывания...
— Святой отец... — тихо заговорил Эйрих, ткнув священника в бок. — Сколько зим ты прожил?
— Сорок девять, — ответил тот. — А зачем тебе?
— В следующем году будешь годен в старейшины... — тихо сообщил Эйрих.
Зевта, в это время, самодовольно лыбясь щербатой улыбкой, принимал похвалы и поздравления от рядовых воинов и простых жителей.
— Думаешь, что Торисмуд... — так же тихо произнёс отец Григорий.
— Он выглядит так, будто сейчас зайдёт в дом и умрёт там... — пожал плечами Эйрих.
В этот момент, ему вспомнился момент собственной смерти. Мучительная боль, залившая глаза кровью, отупение, оставившее в его сознании только «Убить всех, сжечь города», саднящий горло кусок курятины, прыгнувший к нёбу от напряжения всего тела, а также страх... Страх, что всё было напрасно и он не успел добиться всего, чего хотел.
А чего он хотел? Он хотел дойти до последнего моря. Но уже в ходе завоевания Хорезма понял, что не успевает. Понял, что совершил ключевые ошибки, которые делают этот великий поход невозможным...
— Может и так, но может и нет... — произнёс отец Григорий задумчиво.
— Оставь это на волю господа, святой отец, — ответил ему Эйрих, размышляющий сейчас о другом.
Времени подумать у него много, он уже раздумывал о том, сколько ошибок совершил в прошлой жизни. Не житейских, эти-то понятны и неизбежны, а государственных, которые ему не простят потомки. Не то, чтобы ему было важно, что подумают о нём будущие колена, но было очень жаль, что он не успел.
И попытки чётко понять, что помешало, занимали всю его новую жизнь.