Чинить живых
Шрифт:
День в комнате Жюльетты всё тянулся; постепенно в белизне лабиринта открылся проход, в который прошмыгнул сентябрьский день — их первый день, когда они шли рядом; воздух медленно материализовывался, словно невидимые частицы сцеплялись вокруг них под действием внезапного ускорения, напора; их тела подали друг другу тайные сигналы в тот миг, когда они миновали ворота лицея, беззвучный, архаичный язык, который уже был языком желания; тогда Жюльетта пропустила подруг вперёд, а сама замедлила шаг, чтобы уединиться на тротуаре, — и Симон тут же оказался рядом: он заметил её в зеркале заднего вида, закреплённом на руле велосипеда; затем молодой человек соскользнул на землю, чтобы пойти рядом, толкая машину, рука на руле, — и всё это только для того, чтобы поговорить друг с другом: ты где живёшь? я там, наверху; а ты? а я совсем рядом: прямо тут, за поворотом; в тот день свет, омытый недавним ливнем, был особенно прозрачен; тротуар был усеян жёлтыми листьями, сорванными дождём; Симон украдкой взглянул на свою спутницу: кожа Жюльетты была так близко, крошечные поры под слоем румян; её кожа была живой, волосы — живыми, рот — живым, как и мочка уха, в которой поблёскивала дешёвая серёжка; она подвела глаза тонкой чёрной чертой, оттенив ресницы, оленёнок: а ты читал Франсуа Вийона, «Балладу повешенных»? Он покачал головой: кажется, не читал, в тот день она накрасила губы малиновой помадой. «О, братья смертные, грядущие за нами, смягчитесь духом вы и твёрдыми сердцами?» [73] — понимаешь или нет? Да, понимаю, но он ничего не понимал, ничего не видел; он был ослеплён: тысячи капель дрожащей воды превратились в тысячи зеркал; они оба смотрели под ноги; лавируя между лужами; велосипед позвякивал, вторя их шагам; каждое слово и каждый жест были наполнены отвагой и стыдливостью, лицевая и оборотная стороны одного и того же; чувство вылуплялось, как цыплёнок из яйца; они купались в свете витрин, шествовали
73
Русский перевод Феликса Львовича Мендельсона (1926–2003).
Жюльетта подняла голову, вздохнула; наступили сумерки; она зажгла свет и вздрогнула: стоящий перед ней лабиринт увеличился. Взглянула на наручные часы: скоро пять. Симон не заставит себя ждать: в ближайшее время он позвонит ей.
На улице их ослепило строптивое, мертвенно-бледное небо, все оттенки грязного молока; ослепило так сильно, что им пришлось опустить головы, уставиться на кончики ботинок; до машины они шли бок о бок, руки спрятались в карманы, носы, рты и подбородки зарылись в шарфы, в воротники. Ледяной автомобиль; Шон сел за руль, и они медленно выехали со стоянки; сколько ещё раз им сегодня предстоит совершать этот чёртов манёвр? Они покатили по просёлочным дорогам, избегая автострад, не желая удаляться от госпиталя, но мечтая сбежать от всего мира, пересечь ватерлинию этого сумасшедшего дня, исчезнуть, раствориться в размытом, фиброзном пространстве, в полупрозрачной «инфрагеографии», соответствующей их угнетённому состоянию.
Город растягивался, отступал; окраинные кварталы лишились своих контуров; тротуары постепенно исчезли, больше не было никаких стен и оград, только высокие проволочные сетки, полузаброшенные склады да свалки — последние осколки города, очерченные кольцом дорожных развязок; затем формы земного рельефа проложили их путь, определили их дрейф, подобно силовым линиям; Лимбры ехали и ехали по дороге, змеящейся вдоль прибрежных скал, двигались мимо склонов, изрытых пещерами; сюда заглядывали только одинокие бродяги или банды юнцов, гашиш и баллончики с краской; миновали бараки, пристроившиеся у подножия холма, нефтеперерабатывающий завод в Гонфревилель’Орше и, наконец, свернули к Сене, как бы подчинившись внезапному изгибу пространства: теперь перед ними простирался эстуарий.
Они проехали ещё два-три километра и, когда кончился асфальт, заглушили мотор: вокруг лишь пустота, заброшенная местность, раскинувшаяся между промзоной и лугами для выгона скота; они сами плохо понимали, почему остановились именно здесь, под этим пергаментным небом, разукрашенным плотными, рвущимися ввысь дымами, которые, словно смерчи, вились над трубами нефтезавода, унося в апокалиптические небеса мельчайшую пыль и угарный газ. Стоило им притормозить на обочине, как Шон достал пачку «Мальборо» и закурил, даже не приоткрыв окно. Я думала, ты бросил; Марианна осторожно взяла у мужа сигарету, чтобы сделать затяжку, — у неё была совершенно особенная манера курить: ладонь прижата ко рту, пальцы сведены, сигарета зажата почти у их основания; вдохнула дым не глотая и вернула сигарету Шону, пробормотавшему в ответ: нет, мне расхотелось бросать. Марианна поёрзала на сиденье: ты из тех, кто даже зубы чистит, не доставая окурок изо рта: я права?… лето 1992 года: бивуак в пустыне рядом с Санта-Фе; рассвет «тай-энд-дай», нечто среднее между рогатыми кораллами и розовой ладошкой обезьянки; синеватые всполохи огня; ломоть ветчины, аппетитно скворчащий на сковороде; кофе в жестяных кружках; страх наступить на скорпиона, притаившегося в холодной тени камня; песня «Мой винчестер, моя лошадка и я» из фильма «Рио Браво», [74] пропетая в унисон; и Шон: в одном уголке рта, расплывшегося в улыбке, торчит щётка, перепачканная пастой, в другом дымится первая утренняя сигарета «Мальборо»; он качает головой: yes — палатка промокла от росы; на Марианне из одежды одно пончо; волосы ниспадают до ягодиц; она с подчёркнутой напыщенностью декламирует отрывки из томика стихов Ричарда Бротигана, который они обнаружили в салоне «Грейхаунда», арендованного в Таосе. [75]
74
Американский фильм (1959), режиссёр Говард Хоукс. — Примеч. ред.
75
Richard Brautigan (1935–1984) — американский писатель и поэт, знаковая фигура контркультуры 1950-60-х годов. «Greyhound» — лёгкий американский бронированный автомобиль периода Второй мировой войны. Taos — небольшой город на юго-западе США (штат Нью-Мексико); широко известный центр древней культуры индейцев-пуэбло. — Примеч. ред.
Я не должен был позволять ему заниматься этим проклятым сёрфингом. Шон медленно раздавил окурок в пепельнице, потом внезапно склонился к рулю и со всей силы стал биться о него головой: бац! — его лоб отскакивал от резины; Шон! Марианна от удивления сорвалась на крик, но он не перестал, а всё бился и бился лбом о руль, учащая удары: бац! бац! бац! Прекрати, прекрати сию же минуту; она схватила мужа за плечо, чтобы остановить этот кошмар, но он отпихнул её локтём; отпихнул так резко, что Марианна ударилась правым боком о дверцу, и, пока она выпрямлялась, Шон вцепился в руль зубами, кусая резину, а потом издал страшный хрип; дикий, оглушающий хрип, нечто невыносимое; крик, который она не хотела слышать, — всё что угодно, только не этот вопль; она хотела, чтобы он замолчал, а потому запустила
Они одновременно осели, съёжились на своих сиденьях; однако то, что со стороны казалось возвращением спокойствия, оставалось обманкой, иллюзией: стоны Шона всё ещё звучали в ушах у Марианны, и она вдруг подумала, каким могло бы быть это воскресенье, воскресенье без несчастного случая, без усталости, без сёрфинга, без этой, будь она проклята, страсти к сёрфингу; и на конце этой верёвочки, свившейся из причин и следствий, болтался Шон; да, именно Шон, это так, потому что это он потакал увлечению сына; да, в сущности, он и породил это увлечение, собственноручно выкормил и взлелеял эту его страсть: байдарки, маори, татуировки, сёрфы, океан, путешествия к новым землям, единение с природой, — всю эту мифологическую дребедень, очаровавшую их маленького сына; все эти воображаемые картины, фантазии, среди которых он вырос; Марианна до боли сжимала зубы; ей страшно хотелось ударить этого стонущего мужчину, сидящего рядом… это были поставки яликов — туда они уезжали вместе; это были «Нюи де ля глис», [76] которые они не пропускали никогда; потом Симон полюбил риск: он всё чаще нырял в слишком холодные и слишком бурные волны; однако отец мальчику никогда ничего не запрещал, ничего ему не говорил, ибо был лаконичным отцом и отшельником, загадочным отцом, предпочитавшим ставить себя вне общества, изолироваться от всех; и вот однажды вечером Марианна не выдержала и сказала: уходи, я больше не хочу жить с тобой; нет, не так: она любила этого мужчину, но, чёрт возьми, да, сёрфинг, какое сумасшествие, какое опасное сумасшествие, и как могла она позволить, чтобы в её собственном доме проклюнулась и разрослась привычка к острым ощущениям? как могла Марианна позволить сыну рухнуть в эту головокружительную спираль — в завиток волны? какая глупость! да, она тоже ничего не сделала, не смогла ничего сказать, когда сын начал выстраивать свою жизнь в зависимости от метеосводок; бросал всё, едва заслышав о морском волнении; забывал об учёбе, о домашних заданиях, обо всём и был готов мчаться куда-то за сто километров, вставать в пять утра, лишь бы поймать волну; она ничего не сделала, потому что была влюблена в Шона; более того, безусловно, сама она тоже была очарована этими проклятыми заразительными фантазиями; мужчина, который делает лодки и разводит огонь в снегопад, знает название каждой звезды и каждого созвездия, насвистывает сложнейшие мелодии; Марианна восхищалась тем, что её сын может жить такой насыщенной жизнью; гордилась, что её мальчик отличается от других детей, — и вот: они оба ничего не предприняли, не сумели защитить своего ребёнка.
76
Французское творческое объединение «Nuit de la Glisse» сложилось в конце 1970-х из пионеров экстремальных видов спорта, мечтавших с помощью кино поделиться переживаниями, которые они испытывают, занимаясь любимым делом.
Испарения, осевшие на стёклах, заструились каплями, когда Марианна заявила: сёрфинг — самое прекрасное, что ты смог ему подарить. Он выдохнул: теперь я уже ни в чём не уверен, и они замолчали. Раньше самой прекрасной вещью на свете Шон считал процесс изготовления лодок как таковой, то, что этот процесс порождал в его душе: использование пеноматериалов и смол, подгонка тонких досок для конструирования каноэ. Каждый декабрь он отправлялся в Ланды, чтобы раздобыть у местного шэйпера [77] листы полистирола: пятидесятилетний потрёпанный мужик — тело факира, лоб перехвачен красной косынкой, как у пирата, борода и седые волосы забраны в длинный хвост, таитянские бермуды, рабочий фартук, яркие вьетнамки — говорил очень мало, никогда не смотрел на Шона и заламывал небывалую цену; погода не способствовала торгу; люминесцентный экран портативной метеостанции постоянно передавал сводку о направлении ветра и штормовой прогноз; Шон долго думал, прежде чем выбирал эти незнакомые ему материалы: он изучал их плотность и прочность, сравнивал качества полистироловой пены, которая выдавливалась лучше, чем полиуретановая; отдавал предпочтение более дорогой эпоксидной смоле, отказавшись от дешёвой полиэстеровой; долго наблюдал за работой шэйпера, за скоростью движения рубанка и шлифовального станка; потом погружал все покупки в свой спортивный пикап и, мчась ночью по автостраде, ещё долго размышлял об изготовлении сёрфов, мысленно представляя себе их форму и надёжность: он хотел сохранить свои секреты.
77
Ланды (Les Landes) — департамент на юго-западе Франции. Шэйпер (shaper) — специалист по строительству и ремонту досок для сёрфинга. — Примеч. ред.
Давай пройдёмся, предложила Марианна, открывая дверцу. Они вылезли из машины, оставив её на дороге, рядом с кустами лесной ежевики, вонзавшей в почву свои острые корни, и двинулись по полю; по очереди пролезли под оградой из колючей проволоки — сперва она, затем он, одна нога, другая, согнутые спины; каждый старался придержать проволоку над головой своего спутника: осторожно волосы, нос, глаза — осторожно, не порви пальто.
Зимний бокаж. [78] Луг превратился в холодный суп, жижа хлюпала у них под ногами; ломкая трава и коровий навоз, то тут, то там виднелись чёрные лепёшки, прихваченные морозцем; тополя устремились в бледное небо; и вороны, огромные, как курицы, расселись по окрестным деревьям; это уже слишком, подумала Марианна, это слишком: сейчас меня разорвёт на части.
78
Бокаж (bocage) — тип пейзажа: поля, окаймлённые лесными полосами.
Наконец родители Симона приблизились к реке, свихнувшийся простор небес; у них перехватило дыхание; ноги промокли, но они продолжали упрямо идти к берегу, словно он притягивал их магнитом; затормозили они, только когда луг плавно перешёл в воду, в абсолютно чёрную воду — венозная сетка обломанных веток; разлагающиеся растения; трупы насекомых, убитых и переваренных зимой; неподвижная, горьковато-солёная тина; зачарованный пруд из сказок, за которым начинается медлительный, матовый эстуарий; бледность шалфея; складки савана: кажется, что его можно преодолеть, но это чревато необычайными опасностями; ни одного, даже крошечного, деревянного мостика, чтобы шагнуть к мечте; ни единой лодки, привязанной у берега, лодки, которая позволила бы пренебречь угрозой; и ни одного мальчишки, который явился бы сюда «пускать блинчики», с карманами, набитыми галькой: плоский камешек легко скользит над тёмной гладью, подпрыгивает, заставляя танцевать водяных, населяющих реку, — Шон и Марианна оказались в ловушке у эстуария: они стояли перед враждебной водой, засунув руки глубоко в карманы; ботинки увязли в грязи; лица обращены к реке; подбородки опущены к воротникам; Марианна думала: какого чёрта мы здесь делаем? Ей хотелось кричать, но из её открытого рта не вылетало ни звука; ночной кошмар — и только корабль с тёмной обшивкой, возникший вдалеке слева, был единственной движущейся точкой на всём течении Сены; одинокий корабль, только подчёркивавший, что никаких других судов здесь нет.
Я не хочу, чтобы они вскрывали его тело; не хочу, чтобы его разрезали; не хочу, чтобы потрошили, бесцветный голос Шона; белизна; режущий холод, острый, как лезвие ножа. Марианна засунула левую руку в правый карман парки Шона: указательный и средний пальцы забрались в чёрную полость кулака, раскрыли его, постепенно расширяя проход остальным пальцам, теперь туда поместились и безымянный, и мизинец, однако Шон не повернул головы; слева приближалось гудение балкера [79] — сейчас уже можно было разобрать, в какой цвет выкрашена его обшивка: в маслянисто-красный, в цвет запёкшейся крови; это было судно, гружённое зерном; оно спускалось по реке к морю; спускалось, придерживаясь фарватера, хотя в этом месте расширялось всё — и пространство воды, и сознание: всё стремилось к морской шири, к бесконечности исчезновения; внезапно судно стало огромным: оно проплывало так близко, что Лимбрам показалось, будто они могут дотронуться до него; балкер продефилировал, накрыв супругов холодной тенью; всё пришло в движение, всколыхнулось, сморщилось и разрушилось; Марианна и Шон следили глазами за судном, за его длиннющим корпусом, сто восемьдесят метров, по меньшей мере тридцать тысяч тонн; корабль проплыл мимо, красный занавес, скрывший реальность, — и я не знаю, о чём они думали в ту секунду, но, несомненно, они думали о Симоне или о том, где он был до того, как родился, о том, где он сейчас; а может быть, они вообще ни о чём не думали, захваченные этим единственным видением, которое скрылось от их глаз, чтобы затем появиться вновь; видением осязаемого, но такого загадочного мира, — и нос корабля, рассекающий воду, ещё раз напомнил им об их боли.
79
Балкер (bulker) — специализированное судно для перевозки сыпучих грузов (зерна, угля, руды, цемента и т. п.).