Чиновник для особых поручений
Шрифт:
Глава 16. «Король умер…»
После ветра, несущего влажную зябкость с залива, холл гостиницы встретил его благостным теплом. Да, времена меняются на глазах. Нет уже того неспешного ритма, запаха дорогих сигар в вестибюле, и ресторанное меню не дразнит утончёнными запахами изысканных блюд. Всё, как бы, потускнело, потеряв привлекательный вид.
Войдя в номер, Стас застал Ингу мрачной, как осенняя туча. Закинув по-мужски ногу на ногу, она хмуро курила свою пахитоску. Доставленный в номер обед так и стоял на столике нетронутым. И это при её педантичном отношении
— Что с тобой, подруга дней моих суровых?
— Пошёл ты. — мрачно отозвалась она. — Возьми вон там свои паршивые деньги.
— Не понял, — замер в недоумении опер. — Объясни толком. Не получилось? Он жив?!
— Получилось, — методично стала отвечать Инга. — Он не жив. Но я тут ни при чём. Я не сделала этой работы. Влез какой-то пьяница… Persse kurat, tura mai voi! Поругался у входа с часовым и устроил стрельбу. Шальная пуля. Наповал. Persse sitt! [77]
77
Эстонские ругательства. «Ебать! Ебать! Тебя и меня!» «Ебать дерьмо!»
Стас прошёл вперёд и уселся в кресло.
— Слушай, — оборвав гневную тираду, уставилась на него эстонка. — Что у тебя с лицом?
— А что у меня с лицом? — удивился опер.
— Ты белый. Как покойник.
— Вот, спасибо тебе, — усмехнулся он. — Подбодрила. Вчера часа три на митинге проторчал. Продуло, видимо. А деньги забери, ты работала — готовилась. Не твоя вина, что этот идиот откуда-то вылез, дай ему Бог здоровья. Или, скорее всего, царствие ему небесное.
— Последнее, — кивнула она. — Его убили на месте. А деньги.
— Молчать! Слушай приказ — деньги взять! Это тебе премия за безупречную службу.
Такой тон действовал на Ингу убойно — дисциплина у неё была на уровне.
В струнку тянулась, как оловянный солдатик.
«Интересно, где её так вымуштровали?» — уже не в первый раз подумал он.
Однако, эту тему они, не сговариваясь, обходили стороной.
— Кстати, — обернулся он в дверях. — А ребёнок в коляске настоящий был?
— Настоящий, — кивнула девушка.
И тут же изумлённо вскинула глаза.
— Ты, что, пас меня?
— Немножко, — усмехнулся Стас.
Сразу от Инги Стас поехал к Потапову. События, словно навёрстывая упущенное, закрутились, словно какая-то невидимая рука вдруг стала раскручивать это колесо.
«Ох, сдаётся, мне, революция не Октябрьской будет, а, как бы, не майской.»
И в самом деле — Ильича шлёпнул какой-то недоумок, спасибо ему, теперь Сосо им гайки закрутит, это — и к бабке не ходи. Про Керенского он всё знает, но тот про него, похоже, ничего не знает, а оттого не ждёт подвоха. Сейчас всё упирается в Лавра Георгиевича. Ох, и сложная натура! Сколько в нём всего намешано. Хотя Стасу он, скорее, понравился. Он уважал людей такого склада.
Выругавшись сквозь зубы, Стас объехал лежащую на обочине дохлую собаку. Вообще, с приходом «свободы» Петроград превратился в форменную помойку. Улица были захламлены мусором и нечистотами. Настоящим бедствием стали семечки —
В парках, раньше сияющих чистотой, творилось невообразимое. Вековые аллеи с мраморными статуями, некогда ухоженные цветники и посыпанные золотым песком дорожки были изгажены, заплеваны, засыпаны шелухой от семечек и окурками. Бродящие от скамейки к скамейке фокусники-китайцы, нищие и гадалки осаждали пришедших сюда для отдыха обывателей, солдат и эмансипированных кухарок. Новоявленные хозяева жизни, с нагловато-вызывающим видом поглядывая на «чистую» публику, чавкали пирожками, вытирали засаленные руки об одежду и лузгали семечки.
В городских банях кишели тифозные вши, привезённые дезертирами с фронта, а Петроградский трамвай породил грустный стишок — «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет, а дух такой, что слон зачахнет».
Античные фигуры и стволы вековых деревьев были заклеены афишами с политическими воззваниями и объявлениями о балах, устраиваемых в саду. Здесь же предлагались услуги проституток и «мальчиков», и написанные безграмотными каракулями сообщения о продаже личного имущества. Последнее, в основном, было добыто «экспроприацией», проще говоря, криминальным путём, но это уже никого не удивляло. «Свобода» превратила город в большую помойку задолго до пришествия большевиков.
У Потапова в кабинете сидел генерал Корнилов.
— Входите, Станислав, — дружески пригласил его хозяин кабинета. — Присаживайтесь, мы тут без чинов.
На столе стояла бутылка шустовского коньяка и две позолоченных стопки. Потапов достал из шкафа третью и разлил по порции благородного напитка.
— За что? — поинтересовался Лавр Георгиевич, взяв свою стопку.
— За революцию, конечно, — насмешливо блеснул очками Потапов.
— Да ну вас к чёрту, Пётр Николаевич! — буркнул Корнилов и, с отвращением посмотрев на свою стопку, опрокинул её в рот. — Нет, это чёрт знает что! Мне предлагают помогать большевикам. И кто? Генерал Потапов!
Стас молча выпил и вернул стопку на поднос. Пальцы подрагивали, его слегка знобило, а голова наливалась давящей на мозги тяжестью.
«Продуло капитально», — подумал он.
— Ну, полноте, уважаемый Лавр Георгиевич, давайте отринемся от лозунгов и поговорим, как профессионалы. Ну, в принципе, чем семинарист Джугашвили хуже адвоката Керенского? Кстати, не думаю, что покойного адвоката Ульянова вы уважали больше.
— Вот тут вы правы, — хмыкнул Корнилов. — Ничуть не больше! А вы что скажете, капитан?
Он повернулся к Стасу.
— Господи! Да что это с вами?
Сизов посмотрел на него мутным взглядом и ничком упал на пол.
Солнце хмуро проглядывало сквозь разрывы серых клочковатых облаков, несущихся со скоростью курьерского поезда. Нескончаемый поток верных ленинцев был остановлен, и угрюмо замершая толпа с обнажёнными головами застыла плотной массой. Строй вооружённых красногвардейцев отделяла её от стоявшего на подмостках деревянного гроба, где неподвижной маской застыло восковое лицо. Почётный караул, с посеревшими на холодном ветру небритыми скулами, треплющиеся ленточки алых бантов в петлицах и гнетущая тишина над разверстой пастью могилы.