Чистая душа
Шрифт:
Как всегда, он был весел, юркие черные глаза поблескивали готовностью услужить. Иссиня-черные усы подчеркивали белизну зубов и придавали улыбке особенно угодливый вид.
Мухсинов не ждал его. Он даже не ответил на его вопрос и, собравши со стола бумаги, спрятал их в портфель.
— Как жизнь? — по-свойски спросил Ахметшай.
Мухсинов неохотно пожал его изувеченную, трехпалую руку. Однако как ни в чем не бывало спросил:
— А ты как поживаешь?
— Ничего, живу, — ответил Ахметшай, садясь в кресло. — Только вот в последнее время стали подкапываться под меня.
— Кто подкапывается?
— Кто знает, из-за чего. Особенно председательница Ибрагимова. Почему-то невзлюбила меня. Прислала комиссию для проверки. Нет того, чтобы сначала поговорить со мной…
— Пусть проверят. Если не виноват, чего боишься?
— Как сказать — не виноват? Вряд ли найдется человек, который не был бы в чем-нибудь виноват. Да я не за себя боюсь. Боюсь, не потопить бы людей.
— Кого?
— Ну, мало ли кто пользовался моими услугами… Нажимали на меня. Кому крышу сделаешь, кому кирпича подвезешь. Или цементу. Или там лошадь дашь, машину. Случалось оказывать услуги кое-кому из очень ответственных. А из-за этого некоторые запланированные работы не были выполнены. Теперь с меня, говорят, потребуют ответа.
— Раньше не соображал, что когда-нибудь придется отвечать?
— Что ж! Не один буду держать ответ. Если бы попользовался для своих нужд — другое дело. Ну а раз для людей, чего мне бояться? За себя не боюсь…
— Выходит, ты за других беспокоишься?
— Да, беспокоюсь. — Ахметшай полез в карман гимнастерки. — Боюсь, товарищ Мухсинов, не запачкать бы и вас из-за какой-нибудь ерунды.
— Меня? — Мухсинов поднялся. — Почему — меня?
Ахметшай, порывшись в кармане, вынул несколько измятых листков бумаги.
— Сейчас с меня спрашивают: «Что для кого сделал? Кому что давал?» Приходится отвечать. Но с этими расписками что делать — прямо не знаю.
Мухсинов прищурил глаза:
— А ну-ка, что за расписки?
— Ничего особенного, — проговорил Ахметшай. — Вот это расписка о том, что вам отгрузили восемь кубометров дров.
— Когда я у тебя просил дрова?
— Не обязательно просить, дрова всем нужны. Не всегда бывают сухие дрова, — сегодня есть, завтра нет.
— Ты это брось. Ахметшай! Кто принял дрова? Я ничего не знаю.
— Я вас и не обвиняю. Ваша сестра дала расписку. Дрова у вас во дворе.
— Забери назад!
Мухсинов тут же понял, что эти слова его ничего не стоят. Да и Ахметшай не стал отвечать ему. Показал другую бумажку:
— А это насчет досок, которые отпущены вам для покрытия сарая.
Мухсинов молча смотрел в глаза Ахметшаю, как бы ожидая: «Еще что?»
— Вот тут вам давали краски и олифу. Десяток листов железа… Дефицитные материалы!..
Мухсинов не предполагал, что ему будут предъявлены эти бумажки. Как прокурор, он сразу понял, чем это пахнет. «Да, Ахметшай, конечно, не выдумывает. Так или иначе, эти товары взяты мной. Оправдываться перед Ахметшаем было бы бессмысленно».
— Хорошо! — коротко отрезал он. — Что тебе надо? По какому делу ко мне?
— Да вот спрашиваю: что делать с этими бумагами?
Мухсинов давно понял, что хотел от него Ахметшай. Ему хотелось, чтобы Мухсинов сказал: «Унич тожь эти бумажки!» Если он так скажет, ответ ясен: «С удовольствием порву, но если мне станет невмоготу,
Мухсинов считал, что он окончательно отошел от ошибок и грехов, а теперь вдруг оказался в довольно трудном положении. Чтобы быть честным и справедливым, он должен был не тянуть с Ахметшаем, а прямо сказать ему: «Делай что хочешь с этими бумажками, А за Мухсинова не беспокойся, он сам за себя ответит», — выгнать его и осуществить принятое решение об аресте Ахметшая. Однако у Мухсинова недоставало духу так поступить.
— Вот что, — сказал он, стараясь быть спокойным, хотя на душе у него кошки скребли, — сейчас мне некогда этим заниматься, потом посмотрим.
Ахметшаю только этого и нужно было.
— Хорошо, — поднялся он. — Я вас не тороплю.
Бережно сложив расписки, он спрятал их в карман и, сунув Мухсинову изувеченную руку, вышел.
— Жулик! — выругался Мухсинов, оставшись один. — Хочет меня шантажировать. С этим не шути!..
13
Прокурор понимал, что его вина не из больших. И все же документы Ахметшая хоть и не уличали его в преступлениях, но могли подорвать авторитет.
А ведь Ахметшай не один. В акте упоминается имя Раисы Лазаревны, за которой Мухсинов когда-то пытался ухаживать. Несомненно, и она, если у нее будут затруднения, придет за поддержкой к Мухсинову. Могут всплыть и другие факты, могут быть у него и другие просители из числа друзей.
Мухсинов, конечно, не может сделать скидку кому-либо, это для него ясно. Его тревожило другое: раз за ним самим есть грешки, имеет ли он право расследовать преступления? Не отвести ли ему себя?
Хотелось с кем-нибудь посоветоваться по этому вопросу. Но к кому пойти? С кем поговорить? Башкирцев? Да, Башкирцев, конечно, сумеет во всем разобраться. Но разговор с ним волей-неволей будет официальным… А надо — по душам. Хоть бы Джамиля была дома…
А Сания? В самом деле! И Мухсинов, не раздумывая, взял телефонную трубку.
Через полчаса он был у нее в кабинете.
Между ними в последнее время установились странные отношения. Мухсинов видел в Сании неподкупно честного человека, чувствовал ее превосходство над собой. А Сания все еще приглядывалась к нему. Она не отказалась поговорить с ним и быстро поняла его душевное состояние. На вопрос: «Могу ли я после этого занимать место прокурора?» — она неожиданно для него ответила:
— Почему же нет? Если вы могли раньше занимать его, когда у вас было иное понятие о честности, теперь тем более. Вы напрасно прервали вашу работу по делу Ахметшая.
— Ничего, — сказал Мухсинов. — Ахметшай от меня никуда не уйдет.
В тот же день ему принесли на подпись ордер на производство обыска в квартире гражданки Гашии Саляхетдиновой. Улик было достаточно. Мухсинов подписал ордер, еще не зная, что это дело также окажется связанным с Ахметшаем.
14
Гашия увидела в окно идущих к ее дому милиционеров и почуяла неладное. Она заметалась по комнате, не зная, куда спрятать только что принесенную клеенчатую сумку.