Чистая книга: незаконченный роман
Шрифт:
А занесло ли? Странно, но Махонька и в самом деле не хотела есть…
Махонька легко, весело несла свою нищету…
Махонька, к моему удивлению, не тяготится нищетой, бродяжничеством. Ну-ка, привяжи ее к дому – да она все проклянет и жизни не рада будет. Странник в крови русского, а что уж говорить о таком поэте, как Махонька.
Из дома в дом, из деревни в деревню, каждый день с новыми людьми – это стало ее потребностью. И потребностью стало рассказывать людям сказки, петь былины, песни. Посмеются,
Набожные старухи (староверки-фанатички) проклинают: беса веселишь, бесу служишь. А почему бесу? Людям радость, облегчение даешь словом своим – разве это не божье дело?
Всё оттого: Богово созданье человек или сатанинское?… Бог любит человека. На радость человеку жизнь дал. И жизнь должна быть веселой, красивой. Нельзя задавливать дар Божий. А жизнь – дар Божий. И любовь – дар Божий. Зачем Господь Бог создал Еву для Адама? А затем, чтобы веселее было. Затем, чтобы радости да счастья больше было.
– Сосуд сатаны жена. Зачем святые-то отцы в пустыни уходили? А в монастырях-то? Пошто спасение-то через отречение от грехов плотских?
Марьюшка строжила людей – взыскивала за все, ибо люди для нее – мерзкие, все в грехах, как в коростах. А Махонька любила людей и прощала им все слабости.
– Человек и так бьется всю жизнь, а тут я еще буду гнетить его – нет. Нет, я ему батожок в руки дам, легче идти.
– С этим батожком да со своими небывальщинами ты в ад заведешь.
– Пошто в ад-то? Пусть на земле поживет-покрасуется.
– Гости мы здесь, вечное житие – там…
– А зачем тогда Бог землю сотворил?
– Для испытания.
– Нет, нет. Божьему творению человек радоваться должен.
Да, все вечера в Копани, все встречи Махоньки с Марьюшкой кончаются диспутом, распрей. И ради этих-то диспутов да словесных потасовок Махонька и шла в Копани, в Лаю, в Верховье Ельчи, где окопались староверы. Позлить хулителей веселья, радости. Постоять за Христа. Далеконько. Тяжело. А шла, попадала.
Люди в Копанях, и прежде всего Анисимова, рады были Махоньке. Веселье, радость в скудную жизнь приносила. Распрямлялись. А Федосья особо рада была. Поддержка духовная.
Из всех людей Федосья выделяла как святых батюшку Аникия и Махоньку. Бог – это любовь. И они – одна любовь к человеку, ко всему сущему.
Махонька и Марьюшка – обе ветошки старые, внешне похожи. Обе маленькие, высохли. Одна от злости высохла, другая от доброты.
Махонька – глаза ходячие. Радость, озорство на ногах. Колобком покатилась.
Огнейка:
– Ты пошто такая худая да маленькая?
– А пото что ходить много надо. По людям. Толстая-то как бы я от деревни к деревне шлепала. В снегу бы застряла. А я как заюшко-горностаюшко. Меня каждый снежок держит. Я везде пройду.
Да, Махонька ходила по земле,
– Не плачь. Тебе нужна Махонька, да и людям нужна.
Перед уходом из Копаней ее спрашивают:
– Не тоскливо одной-то?
– Пошто одной-то? Я одна-то не хаживала. Все ордой. Пойдет коровушка-белодонышко, сивко-бурко… Олешонко… Царевна-лягушка… Да Илья Муромец будет провожать со своей дружиной. А скучно будет, дак и ко князю Владимиру на двор заеду.
– К какому князю?
– Забыла, как пропевала старину-то?
– Дак ведь то в старине он…
– А я могу и в старину съездить. Для меня никакие дороги не заказаны. Ни в леса, ни в города, ни назад, ни вперед… А в лесу-то. Приглашенье от медведя с детками повидаться…
– Да ведь он в берлоге.
– Мой не в берлоге. В храме лесном.
– Ну, Махонечка, опять ты заговариваться стала.
– Не скучаю, не скучаю я, девушка. Че скучать-то. Ворону увидела – с вороной поговорила. Я ведь все языки знаю…
Все для нее было живым. Лес, поля, щелья… Зайки, живые и сказочные, лисы, волки… Вороны, сороки… Со всеми разговаривала, ибо была убеждена, что все они по-своему умные, всё понимают.
– Махонька, ты глупая, что ли? Ведь зайцы-то да лисы не говорят, а ты все с ними разговариваешь?
– Как не говорят. В сказках-то все говорят. Они говорят. И люди с ними разговаривают. Да они-то с людями не хотят разговаривать.
– Пошто?
– А пото что злые люди-то. Обидчиков много среди людей. А я чего? Я ни одного заюшка не обидела, ни одного горностаюшка. Да и надоест всю дорогу молчать. Вот я и поговорю.
– И отвечают?
– А всяко. Иной зайко остановится. Ворона прокаркает, проверещит сорока. Святые-то отцы как в пустыне жили? Разговаривали с медведем. Люди чужие языки учат, и человеку надо знать языки птичьи да звериные.
В лесу зайкам да лискам хлебца оставляет. Воронам. Муравьям.
– Ты как из сказки добрая падчерица. Всем помогаешь. А тебе-то помогают?
– Помогают. Всегда веселят душу.
Идет по дороге, любуется земной красой. Разговаривает с деревьями, травой, рекой. Поднялся ветерок.
– Ну что, шалун, отдохнул за ночь, выспался в вершинах сосен?
Настоящее, быль у нее часто переплетается со сказкой.
Захотела рыбы – пошла с удилищем на реку. Разжилась удачей. Заловила ерша. Но вспомнила, как о нем рассказывается в сказке («Ерш Ершович»), – отпустила. Так ни с чем и вернулась домой.