Чистая речка
Шрифт:
Я посмотрела на Ларису. Ведь есть наверняка какие-то слова, которые она услышит. Только я не знаю какие.
– Лариса Валерьевна…
– Вольф-ган-говна! – четко выговорила Вульфа. Мне было не до смеха, но хорошо, что ее сейчас не слышала, например, Лерка, обожающая такие беспроигрышные шутки.
– Я хотела вам сказать… попросить… всё не так…
– Мне не о чем с тобой, маленькая шлюшка, разговаривать, – сказала Вульфа. – Если Виктор Сергеевич хочет что-то мне сказать, он знает, где меня найти.
– Я вообще, знаете, встречаюсь с Пашей Веселухиным, – сказала я, надеясь, что это ее убедит.
– Ах! –
Я опустила голову. Зря я это сказала.
– Что ты стоишь? Что тебе еще надо? – продолжала наступать Вульфа.
– Можно я заберу свои вещи?
– Какие у тебя есть вещи? – удивилась она.
– Два холста, неоконченный рисунок, кисти, краски… Мне их шеф присылала…
– Пошла вон отсюда! – сказала Вульфа и вернулась в класс.
Иногда мне жалко, что я почти не умею плакать. Умею, но слезы у меня появляются редко. Я столько раз видела, как девчонки наревутся, все изревутся так, что лица на них нет, и им становится легче. Я сейчас шла из школы с тяжелым, невероятным ощущением, что у меня на груди лежит какой-то груз. Сумка висела на плече, а тяжело было в груди. Тяжело, тошно. Как же быть? Куда мне деться?
Ноги меня куда-то вели, я поняла куда. Я шла к дому отца Андрея. Его дом – на территории церкви, но я хотела не Богу рассказать, а человеку. Чтобы он дал мне какой-то совет, как поступить.
Во дворе никого не было, в помещении церкви две женщины быстро и ловко собирали огарки свечей и оттирали с огромных золоченых подсвечников следы воска.
Я походила по церкви. Святые с икон смотрели на меня укоризненно. Я нашла в кармане мелочь, опустила в щелку и взяла тонкую свечку. Поставила ее у иконы Богородицы, у которой мне как-то лучше всего было в прошлые разы. Там, где как будто распахивалась дверка в другой мир. Сейчас ничего не распахнулось. Никаких слов в голове не появилось. Я на всякий случай прочитала «Отче наш», но ничего не изменилось. Тяжесть в душе была та же, мысли так же не могли успокоиться. Куда мне деваться и как мне быть?
Я вышла из церкви и подошла к дому отца Андрея. Нет, конечно, подняться и позвонить я не решусь. Неудобно. Вдруг откроет его жена и тоже скажет: «Маленькая шлюшка…» Не знаю, говорят ли так жены священников, но они ведь как раз много думают о нравственности, скорей всего…
Я села на лавочку и решила его дождаться. Хлеба в столовой не было, воды я попила и уже есть не хотела – перехотела. Только чувствовала сильную слабость, как бывает, когда долго танцуешь без отдыха на занятиях, и ноги потом не держат. На улице было как-то стыло, промозгло. Ноги у меня замерзли, надо было бы походить, чтобы согреться, но сил не было.
Я поджала ноги под себя, завернулась поглубже в куртку и стала считать до трехсот. Я загадала – если до трехсот или хотя бы до пятисот отец Андрей не выйдет, я ждать не буду, пойду на автобусную остановку. Денег у меня на билет не было, но я попробую договориться с водителем, смотря какой попадется. Потому что идти всю дорогу сегодня у меня просто нет никаких сил. Да и скоро стемнеет. А если я похожа на шлюшку, ко мне обязательно кто-нибудь
– Руся! – окликнул меня мужской голос.
Я подняла голову и обрадовалась. Сильно потерла щеки и глаза, чтобы проснуться.
– Отец Андрей…
– Смотрю – знакомая фигура сидит. Ты что здесь? Ко мне? Проходи, – отец Андрей, румяный, доброжелательный, шел откуда-то, неся пакет, в котором точно проглядывалась еда.
Я встала с лавочки и пошатнулась.
– Ты что? Ты больна? – он чуть настороженно посмотрел на меня.
– Нет, я… Я не больна. Я просто ногу отсидела.
Еще подумает, что я заразная, не пустит меня домой.
– Я хотела с вами поговорить… Потому что мне не с кем… – сказала я, пока мы поднимались по лестнице.
– Хорошо, – кивнул отец Андрей, полуобернувшись. – А есть будешь?
У меня даже не было сил вежливо отказываться, хотя я ведь не за едой к нему пришла. Я снова захотела есть, как только увидела у него продукты в сумке, причем так, что меня стало подташнивать от голода.
Священник внимательно, не перебивая, слушал мой сбивчивый рассказ – я никак не могла уместить события в правильном порядке, рассказывала самое главное, а получалось плохо, так что отец Андрей не мог понять, что за чем шло и что почему получилось. Наконец, я рассказала почти все. Я опустила эпизод с дядей Гришей и метлой, просто сказала, что Паша ко мне пристает постоянно. Не стала подробно рассказывать, как Виктор Сергеевич один-единственный раз поцеловал меня. Я понимала, что это, наверно, важно, но не смогла себя заставить, мне было стыдно. Сказала просто, что я понимаю, что учителю я очень нравлюсь.
– Да, ситуация… – проговорил отец Андрей. – Бог все рассудит, человеку здесь не рассудить. И так плохо, и так плохо. Налить тебе еще чаю?
Я кивнула. Я помнила, что он вчера говорил на проповеди утром. И про ложь, и про прелюбодеяние. Я думала, что он будет сейчас что-то подобное мне тоже говорить.
Отец Андрей наливал чай, угощал меня сушками, невероятно вкусным пирогом с картошкой, но ничего больше про мои дела не говорил. Подробно, неторопливо рассказал случай, как к нему ночью приехал товарищ, с которым они учились на факультете математики. У товарища сгорел дом – хороший, большой дом, который он строил много лет, товарищ – небогатый человек, преподает математику в институте. А он жалел не о доме, а о тех вещах, которые у него там были собраны, – о фотографиях родных, разной старой мебели, предметах, которыми пользовались еще его предки. Плакал, никак не мог успокоиться, говорил, что не знает, как жить в пустоте.
– А у него есть кто-нибудь? Жена? Семья? – спросила я.
– Есть, но у него еще было прошлое, а теперь ему кажется, что его нет.
– А что вы ему сказали?
– Что просто так Бог ничего не отбирает.
– А зачем он у меня маму отобрал? – тихо спросила я.
– Так не нужно говорить, Руся, – покачал головой священник. – Он забрал ее к себе, избавил ее от страданий. Она ведь болела, просто так молодые не умирают.
– Бог всегда прав, да? – спросила я.
– Конечно.