Чисто женская логика

Пронин Виктор Алексеевич

— Мне трудно сейчас об этом говорить.

— Говорить вам будет все труднее, — заверила Касатонова. — Юрий Михайлович, посмотрите на этот снимок... Он сделан до прихода вашего фотографа, когда мы с Гордюхиным не успели прикоснуться ни к чему! Николай Степанович запретил мне притрагиваться даже к выключателю! И продолжал щелкать. Смотрите — шторы задернуты так плотно, что между ними лишь маленькая щелка, да и она забрана гардиной в несколько слоев. Представляете? Когда шторы задергивали, гардина оказалась сжатой. Если бы между шторами осталась малейшая щель, она

бы светилась на снимке! Потому что на улице уже было солнце, а в комнате темнота.

— Да, щель бы светилась, — неуверенно проговорил Убахтин. — Если бы она была... — Но ее не было!

— Вынужден согласиться — щели между шторами не было. Иначе она бы светилась... На снимке, — продолжал бормотать Убахтин.

— Но в таком — как Леонид Валентинович, присутствующий здесь, мог увидеть труп Балмасова сквозь плотные шторы, сквозь сжатую гардину в затемненной комнате?!

— Действительно, Леонид Валентинович! Как?

— Вы лучше ответьте на другой вопрос, — Цокоцкий вскинул голову. — Имеют ли эти фотки хоть какую-нибудь юридическую силу? Могут ли быть доказательством фотки, отщелканные какой-то домохозяйкой? И на их основании предъявлять обвинение в убийстве?!

— Позвольте, — протянул Убахтин, почувствовав что задет, что о нем и о его ведомстве сказано нечто оскорбительное. — Снимки эти сделаны участковым Гордюхиным Николаем Степановичем, которого я искренне уважаю за добросовестность и высокий профессионализм! — когда Убахтин чувствовал себя задетым, он, сам того не замечая, переходил на высокий стиль, уже одним этим ставя обидчика на место.

— Продолжим! — опять воскликнула Касатонова. — Уж если Леонид Валентинович не мог видеть мертвого Балмасова утром, значит, он видел мертвого Балмасова вечером! А утром ему во что бы то ни стало нужно было попасть в квартиру убитого, чтобы взять забытую зажигалку. И он добился своего — в квартиру попал, зажигалку изъял, зажигалку, которую, как он выразился, знает вся фабрика. Конечно, ему выгодны снимки вашего фотографа! На них шторы распахнуты — а это значит, что он мог увидеть труп в окно! На них нет зажигалки! Он во что бы то ни стало стремился первым ворваться в квартиру, чтобы распахнуть шторы, взять зажигалку! Но Николай Степанович не позволил, — Касатонова развела руками.

— Так, — протянул Убахтин осмысливая услышанное.

— Вот почему пояс от халата висел в ванной, — добавила Касатонова.

— Какой еще пояс? — простонал Цокоцкий раздраженно.

— Пояс от халата висел в ванной на крючке. А Балмасов лежал на полу в распахнутом халате. Если бы он ждал женщину, то запахнул бы халат и повязал пояс. Но поскольку позвонил Цокоцкий и сказал, что надо обсудить что-то чрезвычайно важное... Мне так кажется.... Балмасов не счел нужным ради зама приводить себя в порядок. И пояс остался висеть в ванной.

— А что касается вашей разгромленной квартиры, пожара на книжном складе?

— Я думаю, это рабочие с фабрики, которых он иногда подкармливает, или же кто-то из этих ребят его родственник. Юрий Михайлович, это для вас не самая сложная задача. Их видели девочки из

проявочного пункта, их видел грузчик с книжного склада... Опознают. Куда им деваться!

— Так, Леонид Валентинович, послушайте теперь меня, — сказал Убахтин.

— Слушаю.

— Или вы сейчас легко и просто отметаете все обвинения, высказанные Екатериной Сергеевной, или же я вынужден буду вас задержать.

— Без адвоката не скажу ни слова.

— Очень хорошо, — удовлетворенно кивнул Убахтин. — Прекрасно вас понимаю.

Но смею заметить, вы, видимо, много смотрите иностранных фильмов, уж коли вспомнили про адвоката? Признавайтесь!

— В чем признаваться? — дернулся Цокоцкий.

— В том, что смотрите много иностранных фильмов.

— Я, конечно, понимаю вас, Леонид Валентинович, — медленно проговорила Касатонова, — прекрасно понимаю. Но есть в вашем поведении нечто совершенно непростительное.

— Это что же такого этакого вы обнаружили во мне? — усмехнулся Цокоцкий.

— Вы попытались вместо себя посадить за решетку другого человека.

Согласитесь, это нехорошо. За одно лишь это надо нести наказание.

— Разберемся, — отмахнулся Цокоцкий.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — ответил Убахтин и вызвал конвой.

Когда Цокоцкого увели, он аккуратно собрал все снимки со стола, сложил их в конверт, в отдельный конверт поместил зажигалку Цокоцкого и все сунул в сейф. — Ну что, Екатерина Сергеевна, — он посмотрел на сидящую у стены женщину, — вас можно поздравить?

— Чуть попозже.

— Почему?

— Юшкова.

— Ну что ж, будем разбираться с Юшковой, — невозмутимо проговорил Убахтин и опять нажал неприметную кнопочку на своем столе. — Юшкову ко мне, — сказал он появившемуся конвоиру.

— Опять? — удивился тот.

— Опять, снова, обратно, по новой... Как тебе будет угодно.

— Понял, — конвоир исчез за дверью.

Через некоторое время вошла Юшкова. Молча посмотрела на Убахтина, на Касатонову, усмехнулась про себя и осталась стоять у двери.

— Проходите, Елена Ивановна, — сказал Убахтин. — Присаживайтесь. В ногах правды нет.

— А в чем она, правда? — Юшкова исподлобья глянула на следователя.

— Правда вот в этом сейфе, — Убахтин показал на железный ящик в углу.

— А где же она раньше была?

— В воздухе носилась! Невидимая и неслышимая. Без цвета, запаха и вкуса!

Пока присутствующая здесь Екатерина Сергеевна не унюхала ее своим замечательным нюхом.

— Надо же, — без улыбки произнесла Юшкова. — Поздравляю.

— Я вас тоже поздравляю.

— С чем?

— Со свободой.

— Не поняла? — голос Юшковой дрогнул.

— Все складывается таким образом, что мне придется отпустить вас, Елена Ивановна. Вот вы все упрекали меня в том, что убийца мне нужен... — Он вам уже не нужен?

— Есть убийца.

— Кто же?

— Цокоцкий. Ваш непосредственный начальник.

— Я так и думала, — кивнула Юшкова. Другие просто не решились бы... Да и смысла не было. А у Цокоцкого прямая выгода — он стал директором.