Чистое золото
Шрифт:
Снежный шар разбился на голове у Степы и залепил ему лицо. Моргунов упал, но сейчас же вскочил и, отряхиваясь, снова помчался на приступ.
— Степка! Куда? — закричали осажденные. — Ты тяжело раненный! В санбат!
— Не по правилам! — шумели и нападавшие. — Без тебя справимся! Лежать должен и ждать санитаров!
— Это я в пылу сражения… Нечаянно! — виновато сказал Степа и, встретившись взглядом с Сабуровой, закричал с тем же азартом, с каким бросался на приступ:
— Ребята! Перемирие! Бой откладывается
Мальчики кинулись к крыльцу и подняли настоящую метель, очищая пихтовым веником снег с шапок и валенок.
Сабурова и Новикова прошли в учительскую, Большая светлая комната дышала ровным теплом. У круглого стола и на диване разместились преподаватели. Высокий, широкоплечий человек с трубкой в зубах шагал из угла в угол.
Татьяна Борисовна здоровалась с новыми товарищами, вспоминая, с кем из них Сабурова уже познакомила ее на школьном вечере. Вот этот великан с трубкой — заведующий учебной частью Петр Петрович Горюнов. Он преподает химию старшеклассникам и естествознание младшим школьникам. У него некрасивое, грубоватое лицо и такие нависшие густые брови, что под ними не видно глаз.
«Угрюмый какой! — подумала Новикова. — Наверно, ребята его не любят. Неприятный тип».
Та, что греет руки у печки, — учительница истории Лидия Ивановна, худенькая, скромная, кажется, симпатичная. Этот стройный, с рыжей шевелюрой молодой человек — преподаватель физкультуры. Зовут его Александр Матвеевич. Лихо он танцевал тогда на вечере…
— Вот наш математик Федор Семенович Кареев, — сказала Сабурова, подводя к Новиковой невысокого, очень аккуратно одетого человека.
Кареев вежливо улыбнулся и сказал несколько приветливых слов.
Географ Клавдия Ильинична, девушка с энергичным круглым лицом, крепко сжала руку Татьяне Борисовне и воскликнула:
— Добро пожаловать! Чудесный класс получаете! Будете довольны.
«Если бы она знала, как я боюсь этого чудесного класса!» — подумала Новикова, прислушиваясь к гулу детских голосов, доносившемуся в учительскую.
Залился звонок. Гул мгновенно усилился, затем начал стихать и отступил. Школьники разошлись по классам.
— Идем, дружок, — сказала Сабурова, взяв журнал.
Старая учительница любила минуту, когда она еще с порога оглядывала десятый класс. Здесь всегда с легким стуком откидывались крышки парт, дружно поднимались ее ученики, незаметно выросшие и превратившиеся из детей в юношей и девушек. Громко и весело звучало их приветствие.
Все это было и нынче, но глаза учеников с любопытством устремились на спутницу Сабуровой. Татьяна Борисовна хмурилась под этими взглядами, сердясь на свое смущение.
— Товарищи, — начала Сабурова, — это ваша новая учительница литературы, Татьяна Борисовна…
Но ее перебили:
— Значит, оставляете нас, Надежда Георгиевна?
— Так
— Ведь у нас не было плохих отметок!
— Тише! Тише! — подняла руку Надежда Георгиевна. — Я оставляю вас не потому, что недовольна вами. У меня нет другого выхода. Вы знаете, что преподаватель восьмиклассников долго болел, а потом совсем уехал с прииска. Я не могу поручить восьмой класс никому другому, там есть слабые ученики. О директорских обязанностях нечего и говорить… Они отнимают у меня очень много времени.
Класс снова зашумел.
— Довольно, друзья. Знаю все, что вы хотите мне сказать. Я со спокойной совестью передаю вас новому педагогу — своей бывшей ученице. Татьяна Борисовна будет и классной руково-дительницей. Надеюсь, что работа пойдет у вас дружно.
Сабурова сошла с кафедры и села за маленький столик в углу. Ее место заняла Татьяна Борисовна. Она открыла журнал и стала вызывать учеников, окидывая каждого коротким взглядом. Спросила, читали ли ребята Маяковского и любят ли его.
— Читали! Знаем, конечно! И любим очень! — отвечали ей.
— Мы будем проходить сегодня биографию Маяковского, — сказала учительница.
Помолчав и глядя не на класс, а в окно, она начала:
Я знаю:
глупость — эдемы и рай!
Но если
пелось про это,
должно быть,
Грузию,
радостный край,
подразумевали поэты.
Она рассказывала о детстве Маяковского в радостном краю, и от слов ее веяло свежестью горной воды и вольным шумом листьев.
Ребяческие проказы сменялись первыми раздумьями, мальчик превращался в юношу, и школьникам казалось, что они видят ожившим четкое, сильное лицо, которое так часто встречали на портретах.
Тоня любила Маяковского и, слушая новую учительницу, перенеслась в свое прошлое, в восьмой класс. Она и ее подруги сидят за партами, а на высоком подоконнике стоит Павел. Он поднял руку, и голос его наполняет просторную комнату:
Там,
за горами горя,
солнечный край непочатый…
С усилием оторвавшись от этого воспоминания, она поглядела на товарищей. Слушают Татьяну Борисовну внимательно, только на задней парте шуршат бумагой — видно, занимаются чем-то не относящимся к уроку.
«Что они там делают? Это Ваня Пасынков… Надежда Георгиевна, наверно, слышит, и это ей неприятно… Конечно, слышит… Лицо, как всегда, спокойное, а уголком глаза косится на заднюю парту…»
Женя немножко подалась вперед и не кажется сейчас такой маленькой и несчастной, как все последние дни. Как хорошо, что она пришла в школу!
Тоня внезапно поймала на себе внимательный и, как ей показалось, враждебный взгляд Анатолия. Она с досадой отвернулась, словно опять услышала обидные слова, на которые не сумела ответить.