Чистое золото
Шрифт:
Несколько монотонный голос Иллариона стал звонче и выразительнее. Очки он снял.
Тоня, знавшая, с каким восхищением Рогальский относится к Кычакову, подумала, что пересказывать его доклад Иллариону особенно приятно.
— Но секретарь райкома говорил и о том, — продолжал Рогальский, — что во время войны некоторые комсомольцы стали небрежно относиться к школьным занятиям. Насчет этого предостерегали в райкоме давно, но отстающие в школах есть. Есть они и в нашей школе… Ребята! Основная наша обязанность — учиться! Об этом забывать нельзя. Никакие ссылки на общественную работу не могут приниматься в расчет. Каждый должен уметь
Сабурова, внимательно глядя на Рогальского, покачивала головой. Илларион поймал ее взгляд.
— Я понимаю, почему так смотрит на меня Надежда Георгиевна. Не раз я защищал перед ней ученика, от которого она требовала больше, чем он давал. Я говорил: зато у него много комсомольских нагрузок… Конечно, это неверно было. Обязанность каждого комсомольца — хорошо учиться… Теперь… — Илларион улыбнулся с сожалением, — вы знаете, что десятиклассникам рекомендуется больших нагрузок на себя не брать. Я, в частности, перейдя в десятый класс, не стал отказываться от обязанностей секретаря, которые несу второй год, но теперь сам вижу, что трудно справляться. Мы в этом году школу кончаем… Комитет перед моим отъездом на конференцию решил возложить обязанности секретаря на Митю Бытотова из девятого класса. Многие уже знают об этом. Через две недели Митя примет у меня дела. — Он помолчал и прибавил: — Я с Кычаковым советовался, он тоже сказал, что совмещать окончание школы с работой секретаря очень трудно.
Рогальский перешел к докладу о том, что сделано в первом полугодии, потом начались выступления.
— Я, ребята, предлагаю поблагодарить Иллариона за хорошую работу, — сказал Коля Белов. — Он без суеты, толково, разумно действовал.
— Заседаний лишних не устраивал! — крикнул Мохов. — Хорошо организована была работа!
— И учился прекрасно, — сказал Толя Соколов, — это тоже надо отметить.
— Зато других, кто не прекрасно учился, мало подтягивал! Сам говорит!
— Он так не говорил, товарищи! — вмешалась Надежда Георгиевна. — Со мною бывало спорил, но отстающему поблажки не давал!
Кое за что Рогальского поругали, но в общем работу его одобрили, и он сел на место с выражением какой-то растерянности на лице. Товарищи понимали, как странно ему сознавать, что через несколько дней он уже не будет секретарем и со всеми делами комсомольцы начнут обращаться к Мите Бытотову.
Про Митю говорили, что он и внешне похож на Рогальского и старается подражать ему: спокойно держится, говорит веско, внушительно. Но выдержки Иллариона Мите не хватало, порой внушительный тон не получался, Митя начинал громко спорить. И сходство их ограничивалось тем, что оба были высокого роста и носили очки. Бытотов бледен, а у Рогальского розовые щеки. Глаза у Илы, как говорили девочки, «стальные», а у Мити темные, быстрые.
— А Тоня Кулагина тоже будет просить об освобождении? — спросила Надежда Георгиевна.
— Мне слово! Мне! — сейчас же закричали ребята из Тониного актива.
— Может быть, Кулагина все-таки будет продолжать культработу? — просительно говорил восьмиклассник Сева Кротков. — Ведь она, в конце концов, только организатор. Помощников у нее много. Но мы… помощники то-есть… — поправился он, — к ней привыкли. Работа у нас налаженная, понимаем друг друга. Спектакли, лекции, беседы с приисковой молодежью как будто удаются.
— Кычаков считает, что наша школа неплохо справляется с культработой, —
— Я бы тоже просила оставить меня на работе, — сказала Тоня. — Я ее люблю, привыкла… Обещаю, что занятия не пострадают.
— Правильно! Верно! Оставить Кулагину! — закричали комсомольцы.
— А справишься, Тоня? — заботливо спросила Надежда Георгиевна.
Тоня знала, что Сабуровой самой не хочется лишаться ее как помощницы, и улыбнулась старой учительнице:
— Справлюсь непременно!
— Помни, что слово дала! — сурово заметил Митя, совсем как Илларион.
Собрание кончилось. Ребята с шумом и песнями выходили из зала. В сутолоке Тоня с трудом отыскала Лену Баранову.
— Слушай, Леночка, ты доклад о советской литературе когда должна в общежитии делать?
— Ой, скоро уже, Тоня! — испуганно ответила Лена. — А я не готова.
— Уступи его мне. Я тебе дежурство на елке уступила.
— Да пожалуйста! — обрадовалась Лена. — Мне так некогда сейчас, так некогда!
— Ну вот и хорошо!
Тоня решила немедленно доказать товарищам, что сможет и хорошо заниматься и попрежнему вести культработу. Пусть этот доклад будет пробным камнем.
Думая о предстоящем докладе, она вышла из школы со своими подругами.
Короткий зимний день уже потускнел. На дворе школы ярко горел фонарь. Было морозно.
— Идемте скорее! — воскликнула Лиза. — Дома-то тепло небось!
Тоня и Нина тоже думали о теплом доме, обеде, собранном материнскими руками, и мирном вечере за учебниками. А Женя, остановившись на высоком школьном крыльце, почувствовала, как ей не хочется идти домой, где нет мамы, где темно и надо включить свет во всех трех комнатах, иначе будет казаться, что мама здесь и отдыхает у себя. Длинный зимний вечер трудно пробыть одной.
— Папа не раньше семи придет, — тихо сказала она.
— Ты что, Женечка? — не расслышала Тоня и, оглянувшись на подругу, мгновенно поняла. — Ты, может быть, к нам пойдешь? Мама рада будет, я тебе ягнят покажу. Смешные такие! Позанимаемся вместе.
— Да нет, Тося, — вздохнув, ответила Женя, — мне нужно дома быть к папиному приходу. Он не любит один…
— Двадцать раз вернуться успеешь, пока Михаил Максимович придет! — перебила Лиза. — Ах ты, бешеный парень! Что делает!
Это восклицание относилось к младшему Моргунову. Степа до сих пор околачивался на школьном дворе, хотя младшие классы давно кончили занятия. Бой, начавшийся в первое после каникул утро, затянулся надолго. Аккуратные насыпи снега, возведенные заботливым Мухамет-Нуром, школьным сторожем, рухнули и засыпали чистую дорожку. Мальчики, потные, красные, бестолково галдели, обсуждая какие-то тонкости игры. Среди них топтался Степа. Он был без шапки и ежеминутно наступал на длинный зеленый шарф, сползший с его шеи и одним концом зацепившийся за крючок ворота.
К ребятам спешил Мухамет-Нур. На его лице были отчаяние и негодование.
— Зачем так делать? — восклицал он. — Степа Моргунов, я тебе говорил «иди домой» или нет? Ты разве мальчик? Ты ненормальный человек! Мать скажет: «Это не мой сын!» Валенки портил, шапку терял…
Лиза прервала сетования Мухамета. Она подобрала Степину шапку, черневшую в сугробе, нахлобучила ее на голову мальчику, энергично замотала ему шею шарфом и крикнула:
— Сию минуту все по домам!
Ребята врассыпную бросились к воротам. Мухамет, тяжело вздохнув, снова взялся за лопату.