Чистое золото
Шрифт:
«Дак ведь, дорогая, — тянула нараспев баба-штейгер, — в комсомольский возраст взошел! И в школе нынче учат людям помогать. Директор Надежда Егоровна крепко на том стоит».
«Разве можно лучше похвалить школу, чем эта старуха? — сказала тогда Тоня. — Слышал: «школа учит людям помогать!»
«Когда я подумаю, что не одна наша школа этому учит, а все, сколько их у нас есть, мне так весело становится, таким гордым я делаюсь, что запеть хочется!» — отозвался Павел.
«Я понимаю… Это как у Маяковского: «Читайте, завидуйте…»
«Да, да! Вот смотрите: я учусь в лучшей школе мира — в школе, которая учит помогать людям, любить друзей, не щадить врагов и… не знаю, как дальше, я ведь стихов не пишу. Там хорошие должны быть слова. Хоть мы с тобой и не поэты, а сочиним когда-нибудь такую песню».
Песню не сочинили, потому что не умели и двух строчек срифмовать, но она звучала в них, и это было главное. Она усиливала радость, когда что-нибудь удавалось, и утешала, когда бывало трудно.
Вот эту-то песню он, видно, забыл, потерял… А если бы помнил, легче бы переносил свою беду. Разве его родная школа, товарищи изменились? Нет, все осталось прежним. Только раньше он сам помогал людям, теперь ему помогут, и эту помощь принять не стыдно, не зазорно…
Он дружески встретил пришедшего Маврина и спросил, почему тот не на воскреснике.
— А я с ночной смены… Выспался, потом все-таки зашел туда, поработал немного.
— Кто из наших там?
— Все, — отвечал Санька: — Андрюша с товарищами, девчата, Антонина Николаевна тоже.
— Ну садись, читай вслух условие задачи…
А на воскреснике продолжалась работа.
— Разгребайте, девушки, хорошенько, — учил дочь и Маню Николай Сергеевич. — Загрузка у вас неравномерная: то быстро парнишки песок подвезут, то медленней. В головке бутары может затор образоваться. А при заторе больше золота уйдет в хвост. Оно здесь, в отвалах, мелкое, пловучее.
— А вот вы из забоя породу подаете на промывательный прибор — там тоже заторы бывают? — спросила Маня.
— Там породу транспортер подает, он с одной скоростью двигается, загрузка-то равномерней.
Николай Сергеевич ушел, и девушки, почти не разговаривая, проработали до шести часов.
Вода стала поступать тише, и сердитый мастер Дровянников с дядей Егором пришли снимать металл с промывательного прибора. Для этого были подняты и отмыты уложенные в шлюзе трафаретки. Лежащие под трафаретками ворсистые маты тоже тщательно прополаскивали.
Теперь в шлюзе бутары остался тяжелый осадок — серый шлих. В серовато-черных каменных осколках поблескивали редкие желтоватые крупинки.
— Глянь-ка, и здесь золотинки с кварцем попадаются, — сказал дядя Егор Дровянникову.
— Девушкам рассказывай, а я слыхал, — угрюмо ответил мастер.
— А нам нечего и рассказывать! Мы знаем, что это такое, — задорно отозвалась Тоня, не любившая мастера за неприветливость и грубость.
— Что же это такое?
— Остатки кварцевой жилы. Когда-то она тут пролегала, потом
— То-то и оно! — наставительно сказал мастер дяде Егору. — Девчонка несмышленая, и то понимает. Была жила когда-то. Понимаешь? Бы-ла! А вы, старики, все воображаете, что она цела и обнаружится. Эх вы, мечтатели! — прибавил он презрительно.
— Отчего же не помечтать? — не обидевшись, сказал старый Конюшков. — Бывает и так, что не все коренное месторождение разрушается, часть-то остается.
— Тьфу! Толкуй с тобой! — сплюнул мастер. — Давай рукав! — крикнул он мальчишке-подручному.
Сильная струя воды смыла все, что осталось в шлюзе. Дядя Егор лопаточкой собрал шлих в ендовки — открытые железные ящики, похожие на корыта.
— Ну, можете шабашить, девчата, — проворчал Дровянников.
— Ты идешь, Тося? — спросила Заморозова.
— Иди, я дядю Егора к вашгерду провожу.
К доводному вашгерду — короткому широкому шлюзу — со всех сторон подходили съемщики с ендовками. Дядя Егор ласково отстранил стоявшую у головной части шлюза бледную маленькую девушку:
— Ну-ка, Зина, дай мне стариной тряхнуть, старательство вспомнить.
Тоне хотелось поговорить с Зиной, которую она запомнила после беседы о литературе в молодежном бараке, но, глядя на работу дяди Егора, она забыла о ней. В руках Конюшкова деревянный гребок с короткой ручкой двигался неуловимо быстро. Старик, не допуская шлих к концу шлюза, все время возвращал его к головке вашгерда. Гребок так и плясал в умелых стариковских руках.
Тоня забыла о времени и очнулась, когда отец дотронулся до ее плеча.
— Сейчас, сейчас, папа!
Дядя Егор уже уменьшил поток воды и разравнивал шлих.
Тоня рассказала отцу про воркотню Дровянникова.
— Чего он к дяде Егору вяжется?
— А это все то же, из-за чего я с Михаилом Максимовичем разошелся.
— Я помню, и ты не раз поминал, что попадаются золотники с кварцем.
— То-то, что попадаются. Как будто это показатель, что россыпи идут от кварцевой жилы… Да ведь бывает и так, что обманут эти кварцевые осколочки. Инженер на то и напирает. Вот прииск Веселый на Олёкме на эти признаки крепко надеялся. Люди мечтали, что богатую жилу найдут, ан нет! Шестой десяток лет там работают. Россыпь и россыпь, так она и идет, а жилы никакой не объявилось, хоть и искали.
— А у нас тоже ищут?
— Как не искать — ищут! — усмехнулся дядя Егор. — А мы с Николаем Сергеевичем по-стариковски думаем свое. Чем повсюду искать, деньги на разведку тратить — пощупать бы Лиственничку.
— Ну, а с директором об этом ты так и не говорил?
— Не выдержал, сказал как-то в удобную минутку. Был он у нас в шахте…
— Ну, и что же?
— Бодро так ко мне обернулся: «Думаем об этом, товарищ Кулагин, думаем»… Что — то больно долго думают, а дело ни с места.