Чистое золото
Шрифт:
— Будет тебе, Андрюша! Сейчас нам всем самое приятное — на мальчишек посмотреть.
— Наподдать Степке хорошенько, вот что мне будет приятно! — сказала Лиза и заплакала.
— Двинулись, товарищи! — скомандовал Петр Петрович. — Женя и Нина остаются, Татьяна Борисовна тоже. Зайдем за Александром Матвеевичем, разделимся на партии — и в горы.
Было уже около часа ночи, но Александр Матвеевич, в белоснежной рубашке и отглаженных брюках, еще одиноко пил свой вечерний чай, когда ребята постучали в его окошко. Он собрался в две минуты.
Стали разбиваться на партии.
— Пришли все-таки? — проворчал Петр Петрович.
— Конечно, пришла. Они ведь меня любят, может быть мой голос узнают.
— Товарищи, а они не в Белый Лог убежали? Там сегодня была кинопередвижка, — предположил кто-то.
— Отменили сеанс, у клуба объявление висело.
— Ну, так кто куда?
Мухамет, Илларион и Пасынков отправились по направлению к Белому Логу; Александр Матвеевич, Лиза и Петя — в сторону Яковлевского прииска; Соколов и Мохов — к Блин-горе, а Петр Петрович, Новикова и Тоня решили подняться на голец.
— Как пойдем? В обход? — спросила Тоня.
При выходе из поселка начиналась заросшая, когда-то покрытая деревянным настилом дорога на голец. Можно было подняться и по тропе, идущей через Малиновую гору и Мокрый Лог.
— По тропе идем, — решил Петр Петрович. — Потрудней, да ближе. И ребята сюда часто за малиной бегают.
Он шел впереди и время от времени, приложив ко рту ладони, кричал:
— Ого-го! Степа-а! Моргунов! О-го!.. Вы опять в кустах завязли? — спрашивал он Новикову. — За мной следом идите. Не широка тропка, а разобрать можно.
Шли долго. Татьяна Борисовна вскрикнула, услышав унылое уханье филина. Непролазный малинник, протягивая свои плети через тропку, мешал двигаться. Когда на полугорье тропа начала спускаться к логу, облака разошлись и выглянула луна.
Новикова остановилась прислушиваясь; ей почудился ответный крик. Но Петр Петрович сказал, что это Мохов окликает мальчиков у Блин-горы:
— Я знаю его бас…
Горная тишина словно давила на плечи, и Тоне, шагавшей за Татьяной Борисовной, все время хотелось распрямиться.
— Надо, надо… — тихо пробормотала она и с удивлением поняла, что говорит сама с собой.
Да, надо было распрямиться, полным голосом повторить слова, слетевшие сегодня с языка, покончить с тем, что давило и пригибало ее последнее время.
Постоянная забота о Павле, посещения Белого Лога, возобновившиеся после экзаменов занятия с приисковой молодежью, домашние дела совсем не давали Тоне времени пристально подумать о себе. Но за всем этим недосугом она все явственней ощущала сначала смущение, а потом внутренний протест при мысли об отъезде.
Слова, рассердившие сегодня Заморозову, вырвались у Тони не в раздражении. Она была бы рада сказать родителям, друзьям, Павлу, что ей хочется остаться в Таежном.
Еще так недавно она думала об отъезде с волнением и радостью… Но не это смущало Тоню. Пусть ее настроения непоследовательны. Это понятно — за прошедшие недели многое изменилось. Волновало другое: права ли она, не желая уезжать? Из-за чего хочет остаться?
Павел? Да, конечно. Разлучиться сейчас, когда друг так чудесно
Все это казалось ясным и убедительным, но было и другое.
Весь год сложился так, что работа прииска стала близко касаться Тониной жизни. Беседа с молодыми горняками, работа на дамбе весной и на воскреснике летом, разговоры отца и дяди Егора, речь секретаря обкома, а главное, его беседа с Кычаковым — все это заставляло Тоню чувствовать свою «горняцкую кровь», как сказал отец.
Она первая осудила бы девушку, которая из-за своих чисто личных чувств не поехала бы учиться. Ведь долг комсомолки и отличницы — продолжать образование. Но разве ее желание остаться принесет прииску вред? Сейчас так нужны люди! Она не отказывается от учения, она только откладывает его. Ее примут и на следующий год: у нее медаль. А нынче она поработает здесь, ей очень хочется, хочется, как Андрею, которому кажется, что без него не выполнят план.
«А если бы Павел не приехал, — думала Тоня, — посмела бы я заявить о своем желании? Нет, наверно побоялась бы огорчить отца… Значит, главное все-таки Павел?»
Может быть, просто кажется, что работа на прииске само по себе так привлекает ее? Может быть, это только самообман, желание оправдаться в собственных глазах?
Нет, нет! Ведь тогда, на выпускном вечере, она уже задумывалась, как нужно поступить. Правда, тогда она решила, что один человек ничем не поможет. А теперь оказалось, что не едет и Андрей. И Ваня, вернувшись из экспедиции, конечно начнет работать на прииске. И Стеша с Маней. Они останутся здесь, она уговорит их. Значит, уже пять человек.
«Да что это я! — спохватилась она. — С ума сошла? Как будто дело уже решено!..»
Тоня не замечала, как далеко они отошли от поселка, не слышала, о чем говорят Петр Петрович и Новикова. Сомнения измучили и запутали ее.
«Не могу уехать от Павлика! Не могу! Не хочу! — твердила она. — А если бы.»
Тоня даже приостановилась на минуту и строго спросила себя:
«Если бы я знала, что мой отъезд нужен, необходим прииску, комсомолу? Если бы, например, оттого, что я не уехала, работа пошла бы хуже?
Уехала бы. Завтра. Сегодня. Сейчас. Не простилась бы с Павлом, если на то пошло», — ответила она себе.
Категоричность ответа и твердая уверенность, что именно так она бы поступила в этом придуманном фантастическом случае, немного успокоили ее. Она бросилась догонять завуча и Новикову. Ей захотелось услышать их голоса, разорвать неотвязную тишину, не оставаться больше со своими мыслями.
— Вы помните, Петр Петрович, как мы сюда лет пять назад приходили с вами? — сказала она первые пришедшие на ум слова.