Чистые струи
Шрифт:
— Я и так вернусь, деда! — сказал Мишка, опускаясь на колени. Первый глоточек он сделал осторожно, словно боялся обжечься холодом. Потом осмелел и стал пить легко, как из кружки.
— Ну хватит, хватит! Горло побереги.
— Деда, а если папке этой воды повезти — его потянет сюда?
— Кто его знает… Вообще-то пить прямо из ручья надо.
— Эх, бутылку не взяли, а то попробовали бы.
— А ты, Мишатка, расскажи про этот ручей ему, про налимов, про особую воду. Это его тоже должно потянуть.
— Конечно!
— Про волка, Мишатка!
— Про волка?… А что про волка?
— Ну, как ты его поленом оглушил!
— …Не надо, деда. Мама знаешь какая! Больше сюда не пустит…
Рукавицы у Мишки обледенели, но внутри были сухие, теплые. Дедушка нес мешок, а Мишка топор.
К дому подошли уже в темноте.
Дядя Петя Шмаков ждал их в прихожей.
— А я уже встречать вас собрался! Что долго-то? Не провалились?
— Да вот рыбу кое-как дотащили! — Дедушка бросил мешок на пол, и он стукнул, будто был с камнями.
— Все не пустые! — Бабушка бросала налимов в эмалированную чашку. — Картошка уж сварилась, сейчас и ушица будет. Садитесь ужинать! Вон пирожки пока, а там и уха будет.
Дядя Петя не раздевался.
— Чего ты, Петр? — удивился дедушка.
— Да я… Это… Может, пойду сначала ледянку проверю?
— И то! — Дедушка пошел к вешалке. Мишка стал поспешно натягивать валенки.
— Совсем спятили! — всплеснула руками бабушка. — С мороза — и на мороз… Мальчишку-то чего таскать?!
— А ты удержи его! — сказал дедушка. — Удержи-ка своими пирожками! Чьи кровя!
— Опять за свое!
Бабушка обиженно повернулась и пошла к плите.
Сначала шли молча. Всем было немного неловко.
— Ты куда-то не туда ведешь, Петр! — опомнился дедушка.
— Туда, туда! — Шмаков прибавил шагу. — В клубе собрание охотников. И так уж опоздали….
…И вот все это уже прошло. Все. И собрание, и проводы Мишки. Стучат колеса, поезд спешит в город. Туда, где трамваи, катки, мороженое, театры, где ночью светлые улицы и много народу. Оттуда, где фыркает в конюшне трудяга Гнедко, где улицы присыпаны сеном и силосом, где над каждым домиком стоят по утрам столбы белого дыма, где глухой лес и быстрая река, чистый ручей с непростой водой… Туда, где мама и папа. Оттуда, где бабушка и дедушка…
Вот было бы так: если скучно жить, можно сделать, чтобы дни летели быстро-быстро! А если жить интересно, чтоб шли они еле-еле, чуть заметно. Тогда Мишка еще бы был у дедушки…
Вагон покачивается, покачивается Мишка на своей полке. А в окне уже ночь. Дедушка, наверное, заряжает патроны, готовится к новой облаве. Бабушка телевизор смотрит. Нет, делает вид, что смотрит, а сама считает дни, когда снова заявится он, Мишка… Пролетело
— Ой! Мишанька! Вернулся… Случилось что?
— Да нет, баба, снова каникулы!
— Да что же это мы, старый, проспали, что ли!?
— Проспали! Какое — проспали. Это Мишатка ведь из ручья моего, особенного, попил. Вот и захотел вернуться. Так захотел, что время колесом пошло! Ты, Мишатка, отцу про ручей рассказывал?
— Ой, деда! Некогда же было… Я даже не успел его увидеть.
— Это ты чересчур уж много воды попил! Ну ничего! Ничего. Потом расскажешь. Только не забудь, ладно?
Вагон покачивался. Мишка старался понять — что же получилось? Снова, что ли, от дедушки едет? Опять каникулы пролетели? Догадался наконец. Какой быстрый сон! Появился и исчез. Мелькнул, как горностай..
…Рано утром Мишку разбудил дядя Петя.
— Ты, Миш, не серчай! Я уж по ходу ледяшку прихватил… Глянь! Вон сидит…
Мишка бросился к двери.
— Куда же ты голенький-то! — Бабушка схватила что подвернулось под руку — штаны, носки, заспешила за Мишкой: — Надень, надень! Успеешь, налюбуешься…
Какое там — надень! Мишка не мог оторваться от прозрачной ловушки. Белый зверек, пятясь, вжался спинкой в холодную стенку, взъерошил шерсть. Он хрипел, показывая красный язычок, тонкие губки дрожали и дергались.
— Не вздумай руку сунуть, Мишатка! — сказал дедушка. — Это такая молния! Чиркнет — месяц не заживет.
— Ведро стает, — заметил Шмаков. — Не поймаешь. Надо бы…
— Эх, недотепы! — рассердилась бабушка. — На месте надо было. Вот каково теперь… — Она повела глазами на Мишку.
— Ну… Это… — дедушка постукал пальцем по ледяшке. — Пусть поживет, порадует Мишатку! А чучело мы ему потом, посылочкой. Правда?
Мишка и не заметил, как дедушка и Шмаков ушли. Начинался день, их ждала работа.
После завтрака бабушка начала собирать Мишкины вещи. Она собирала очень медленно. Задумывалась, сидела с рубашкой в руках. Потом укладывала в чемоданчик рубашку и сидела с полотенцем. Это Мишка видел мельком, когда забегал в дом — то за мясом, то за кусочком налима. Для горностая.
Зверек ничего не брал. Только шипел и вздрагивал. Вот смотри: белый, как заяц, а натура совсем другая!
И Мишка понял, что горностай так и умрет — от голода и страха. Он, наверное, очень гордый… Умрет и станет чучелом. Чтобы городские ребятишки могли любоваться им. День полюбуются, два. А потом и внимания на него обращать не станут. Есть же в школе чучела — белки, ондатры, птиц всяких. Пылью покрылись, никому не нужны. Только Мишка будет приходить к нему… Вспоминать, как он ничего не хотел, бился об ледяную стенку и пятился, пятился…