Чистые струи
Шрифт:
— «Излучье»? — спросила Зина. — Это что — танкер, сухогруз?
— Это РП! — Петя немного заволновался, предчувствуя скорую развязку, но и не боясь ее.
— РП? А что это такое? — заинтересовалась Зина, стряхивая на салфетку пепел.
— Это? Это — рабочий поселок.
— Большой поселок? — не изменив ласково-ехидного выражения лица, продолжала пытать она.
Официант принес графинчик коньяку, бутылку шампанского и тарелочки с кальмарами. Исчез, появился с пепельницей. Чуть заметно кивнул Пете и пропал — теперь уж совсем.
— Большой
Петя крякнул и разлил коньяк.
— Очень мило! — похвалила Зина. — А все-таки по натуре вы моряк. — Она смотрела на него уже серьезно и просто, без затей. — Ну что, выпьем? Давайте за вас выпьем! С вами… не скучно, правда, Лена?
— Правда… Только не приставай к человеку.
— О-о! Ну тогда не буду… — Зина понимающе улыбнулась и чуть заметно подмигнула Пете. А у Пети екнуло сердце. Вот ведь как бывает в жизни…
Заграничная машина умолкла, вкрадчивый мужской голос, усиленный микрофоном, возвестил о первом танце. Это было танго, выдуваемое и выстукиваемое живыми молодыми музыкантами в белых брюках.
Петя рассеянно водил по столу кораблик под названием «Ява-100».
— Счастливая у вас жена! — сказала вдруг Зина.
— Почему?! — вздрогнул Петя.
— Вас так трудно раскачать… Хотя бы на танец.
Это был ощутимый удар по Петиному самолюбию. А он-то думал, что ведет себя безукоризненно.
— Ну вот… Опять обиделись, шуток не понимаете!
Петя отомстил ей, ласково подведя кораблик к светлой ладони растерянно заулыбавшейся Лены. Пальцы их по-родствснному переплелись, они встали и протиснулись к центру зала.
— Зина обиделась!.. — сказала Лена с тихой грустью и положила руки Пете на плечи. — Надо было сначала ее пригласить.
— Нет! — отрезал Петя. — Именно тебя. И сначала, и потом.
Он все больше, все стремительнее становился на ноги. Радовался этому и немного побаивался, понимая, что это может быть и следствием изрядной дозы великолепного коньяка… Но что самое главное — прижатая к его щеке щека вот этой красивой женщины не тревожила в нем никаких гаденьких мышек. Душа Пети была чиста и свободна, как детский воздушный шар.
Танго баюкало и усыпляло. Оно было бесконечно, как может быть бесконечно счастье с такой женщиной…
Петя теперь только заметил, что со странной, никогда еще не бывалой в нем нежностью гладит притихшую Лену. Что с ней? Обиделась?.. Нет, теплые птицы доверчиво сидели у него на плечах и только чуть-чуть вздрагивали, словно пугались чего-то.
— Наконец-то! — сказала Зина, нервно затягиваясь. — Восемь кавалеров за это время отшила.
— Молодец! Только почему? — Лена не поднимала на нее глаз.
— Потому! — вспыхнула Зина. — Потому! — и потушила сигарету.
Лена покраснела.
— Я сейчас! — поднялась она из-за стола.
— Ну вот! — огорчился и расстроился Петя. — Довели человека до слез…
— Не обращайте внимания, — сдержанно
— Пьете! — Лена была как-то странно весела, следы слез все-таки скрыть не удалось. Петя чувствовал сильное волнение. Он смотрел на нее с нежностью и мял в руке хрустящий кораблик.
— Коньяк стынет! — огорченно прищелкнул он языком. — Как холодный пить будем?
— Спасибо… — Зина потянула со спинки стула сумочку. — Но только нам пора!
Петя онемел. Он подумал, что ослышался. Потом — что Зина пошутила…
Официант спокойно ставил на поднос тарелки. Петя смотрел на него умоляюще. Но вот Зина протянула деньги, и он взял, не сказав ни слова…
Попрощались они все-таки тепло. Тепло и грустно. Зина пошла к выходу, а Лена как-то неловко стала обходить столик и наткнулась на официанта. Тот придержал ее за локоть, она извинилась, сконфузилась и взглянула на Петю.
Зина ждала ее.
Петя снова превратил кораблик в пачку. Хотелось курить, но внутри пачки было крошево. И вдруг перед глазами что-то мелькнуло. От неожиданности Петя тряхнул головой.
Он стоял рядом и улыбался приятной сочувствующей улыбкой, этот одаривший и тут же ограбивший Петю симпатичней паренек.
Петя потянулся к рюмке и увидел перед собой сложенный листок бумаги.
Петя проснулся без особой охоты жить.
Вчера, до глубокой ночи взволнованно бродивший по городу, он был высок и счастлив. О прежней жизни почти не думал. Несколько минут уединения в танце с Леной были ему дороже всего, что имел и пережил за свои неполные тридцать лет. Он то и дело вынимал из кармана ее записку, читал-перечитывал, и голова шла кругом.
Вот тебе и кабак, Миша Лесков, черт лупоглазый! Что б ты сказал теперь, поглядев на меня? Кто на что способен, Миша, не дано тебе этой радостной боли сердца, вот и прячешься всю жизнь в яркие дешевенькие перья. Жаль мне тебя, но кто виноват в пустоте твоей души?.. Уверен: окажись ты за одним столиком с ними — опошлил бы все, испоганил. Не обижайся, Миша, но хорошо, что не было тебя рядом.
…Ну что, Надюха, хорошо тебе теперь? Успокоилась твоя булькающая в грязи душа? Теперь уже все — перетерлась последняя, соединяющая нас, ниточка. Легко стало, светло… Будь ты счастлива. Никогда не потревожу, ничем не упрекну!
Петя возвращался в дом отдыха на электричке. «Жить хорошо! Жить хорошо!» — еще больше ободряли его, вселяли в него ликование правильно все понимающие колеса.
Он не включил света, разделся и очень осторожно, чтобы не потревожить сон товарищей, погрузился в ласковую постель. Но кровать все же скрипнула, и этого было достаточно, чтобы Костя завозился.
— Явился, Петро?! Телеграмму видел?..
Петя почувствовал тяжелый укол в не ожидавшее беды сердце.
Проснулся и Слава. Включил свет — беспощадно ясный, не сулящий ничего хорошего.