Чистые струи
Шрифт:
— Пиль! — закричал Слава.
Надюха долго и весело смеялась. Она пробовала вместе с ними кислое зеленое вино, но не могла удержаться, отставляла стакан и смеялась еще заразительней: видимо, прыжок Кости ее просто потряс.
— А мы сегодня ночуем на даче! — сообщил вдруг Слава.
— Здесь? — Надюха искала глазами то, на что можно было бы прилечь.
— Кочевники! Привычка… — словно оправдывался Костя. — Это уж вы, оседлые, томитесь в душной комнате!
Петя не знал, что делать с переполнявшей
«Жить хорошо! Жить хорошо!»
Может быть, это те же самые стальные круглые колеса, что мчали Петю в дом отдыха и обещали ему не постигнутые еще им радости. А может, они уже тогда знали, что повезут его назад с Надюхой, что он будет лежать на верхней полке и смотреть, смотреть на счастливое лицо спокойно спящей жены?
«Жить хорошо!.. Хорошо, хорошо, хорошо…»— уже издалека, все глуше, все тише.
— Еще бы! — ударил в затылок голос Лескова. — Просвежился!
Петя пытался повернуться к нему, но почему-то не мог, а когда, отчаянно рванувшись всем телом, все же повернулся, Лескова перед глазами не оказалось.
— Так, значит, хорошо, что меня не было за столом? — Он стоял за спиной. Вплотную. — А как же! Рыцарь! Чувствительный! Да не крутись ты… Меня не было! Да уж, конечно, я бы эту арию исполнил по-другому. С большим успехом, дорогой Петя. От меня бы она прощальным вздохом не отделалась.
— И… ты бы смог…
— О, дорогой! Не все же такие ослы.
— Подлец…
— Ну ты, конечно, святой! Какого же тогда черта поперся в кабак? Ах да! Тебе просто захотелось жареных кальмарчиков. Иных намерений у тебя и в помине не было… Ты ведь такой светленький! Это я черный, а ты светленький.
— Что тебе нужно?
— Мне просто противно смотреть на твое счастливое лицо. Сияющее лицо плотника четвертого разряда.
— Значит, ты завидуешь…
— Я?! Ты сказал — я завидую? Видит бог — хотел пощадить твое больное самолюбие… Тебе так и не пришло в голову — по ком она сходила с ума? Какая эффектная поза! Вероятно, она означает острый приступ ревности…
— Брешет… Брешет! — пронесся где-то в темной глубине мозга взволнованный шепот Феди Лыкова. — Он всегда брешет…
— Мальчик Федя! Во времена оны…
— И «во времена оны» он был брехуном. Что, не правда? Я ведь все-е-е про тебя знаю! Ты и детей хотел у Пети отнять. Вон ведь как ловко все придумал! Кабаки, шуры-муры. Не вышло, вот и бесишься теперь! В душу захотел человеку плюнуть? Петь, да ты посмотри: может по нему кто-нибудь тосковать?!
Тут Петя и впрямь увидел Лескова — желтого как смерть, страшного и противного. Лесков ухмыльнулся.
— Ну, ничего! Ничего… Будут у тебя еще сладкие минуты — обещаю! — И исчез, как сквозь землю провалился.
— Записка! — зашептал откуда-то Федя. — Он украл записку…
…Мягко
«Зачем ты гладишь мои пальцы?..»
«Ты ведь тоже мои гладишь…»
«Правда… А я и не заметила!»
«Видишь… И я не заметил. Мы же так разговариваем… Что я сейчас сказал?»
«…Повтори!»
«Ну, вот, следи внимательнее…»
«Не надо…»
«Тебе неприятно?»
«Не надо!..»
«…Нет, я не обиделся… Но почему?»
«Я не скажу. Может быть, ты сам поймешь…»
«Нет, не понимаю!»
«Я не хочу! Я не хочу, чтобы ты понял сейчас!»
«Ты… замужем?»
«Нет, нет, нет! Ну, пожалуйста, не надо об этом».
«Хорошо, я буду просто гладить твои пальцы».
«Помнишь, Зина сказала, что у тебя счастливая жена?..»
«Помню…»
«Это правда?»
…Вот и рассвет. В город, где это было, он пришел чуточку раньше.
Надюха по-детски светло улыбалась видениям ласковых снов. Петя смотрел на нее долго и пристально, потом решительно потянул на себя длинную, во все окно форточку, сунул в плотный воздух руку и, помедлив, разжал кулак.
«…Я не буду тосковать по тебе, правда?..»
Мои светлый мальчик
Близился вечер. Было собрано и уложено почти все. Я сидел в кресле и, тупо уставившись на раздутый рюкзак, старался вспомнить: что же я забыл однажды, вот так же собираясь на рыбалку?
Звонок оборвал мои мелкие мучения. В прихожую вкатился шеф. От него пахло весной, он был празднично настроен и держал под мышкой сверток.
Он понимающе оглядел рюкзак, чехлы со спиннингами, тючки с палаткой, спальником и лодкой.
— Колю моего возьмешь? — спросил шеф, усаживаясь в кресло.
Я промолчал.
— На тебя вся надежда… — Шеф не глядел на меня — изучал телепрограмму. Секунда — и он метнулся к телевизору. — Футбол, старик! Давай столик сюда. — И снова плюхнулся в кресло, великодушно позволяя мне заняться селедкой, картошкой и прочими простейшими украшениями предстоящей беседы.
На кухне я отрабатывал варианты отказа.
Коля. Мальчик двенадцати лет. Ходит в школу. Стоп! Каникулы еще не скоро. Я еду среди недели: завтра четверг! Ждать не могу.
Дальше. Коля — мальчик, малыш. Ему нужна забота. Ночи сейчас холодные, я бы сказал — очень холодные. Спальник у меня одноместный. Второй взять не могу — некуда. А промочит ноги? Температура? Мотоцикл без коляски. До города больного его не довезешь…