Чистый углерод. Алмазный спецназ-2
Шрифт:
Добравшись до здания, где располагались жандармы, он еще издали увидел толпу человек в триста, сгрудившуюся на некотором отдалении — и вместо антенны на крыше лишь подставки. Антенну, конечно, как и опасался капитан, первым делом срезали густыми очередями.
Он оказался тут единственным белым. И, не раздумывая, двинулся напролом, как кабан через камыши, кого бесцеремонно отпихивая левым плечом, кому поддавая под коленки или по заднице тяжелой сумкой. Куртку он заранее распахнул, чтобы арсенал на поясе предстал во всей красе. Ушибленные им яростно оборачивались, готовые порвать на тряпки или как минимум обматерить в семь этажей с чердаком — но узрев круто вооруженного белого, вмиг
Мазур довольно быстро протолкался в первый ряд. Ах, вот оно что… На пустом пространстве меж толпой и оградой, шириной метров в пятнадцать, расхаживали, пыжась и важничая, два местных полицая, вида самого похабного: форма мятая и кое-где в пятнах непонятного происхождения, фуражки нахлобучены кое-как, словно махновские папахи, револьверы на пузе, ручаться можно, с позапрошлого года не чищены. Объявились, суслики. Отсиделись где-то в безопасном местечке, а когда опасность исчезала совершенно, вылезли и стали всем напоминать, что они — представители власти. Ровно половина полицейских сил Лубебо. Вторая половина, скорее всего, гораздо более пессимистически смотрит на жизнь и до сих пор ховается по чердакам или подвалам. В том числе и начальник полиции, один из четырех — Мадлен мимоходом упоминала, что он в чине капрала, а у этих двоих погоны лысые.
Мазур неторопливо двинулся прямо на них. Один неуверенно попытался заступить ему дорогу, но Мазур рявкнул:
— Смирно! На первой пальме повешу, сволочь!
Полицаи шарахнули, оба попытались принять стойку «смирно», но вряд ли слышали о существовании таковой, так что получилось у них поганенько. Пройдя еще несколько шагов, Мазур остановился.
Здание не загорелось, но там и сям из разбитых окон еще выползали тонкие струйки пахнущего горелым тряпьем дыма. У ограды — россыпь пустых стеклопластиковых тубусов от одноразовых гранатометов, повсюду россыпи разнокалиберных гильз. Ага, труп в камуфляже, и вон там, и еще… С дюжину нападавших жандармы все же сумели отправить в который-то из Соседних Миров. Есть, конечно, старое правило, гласящее, что нападающий теряет в три раза больше людей, чем засевший в обороне, но оно не всегда работает. И уж тем более не в таких условиях, когда осажденных буквально забросали выстрелами из гранатометов, а ответить было нечем…
Вот они… Нападавшие не особенно и торопились, если сумели все это устроить. На острые концы старинной чугунной ограды насажены отрубленные головы. Без сомнения, все умышленно оформлено в стиле черного юмора. Слева направо — согласно субординации: капитан Амбатене, лейтенант Очома, капралы Сантуш и Бучар, а дальше сплошь незнакомые… нет, вон те трое изображали на автостраде армейский патруль…
Мазур стоял, кривя губы. На всех широтах одно и то же — честная солдатская смерть незатейливого облика. Будем надеяться, что этих парней приютил Большой Лунный Бегемот. Если только он есть. Мазур подумал, что немало его боевых товарищей теперь знают совершенно точно, что там — если только там все же что-то есть. Возникает подозрение, что им — да и ему самому — гораздо больше понравилось бы у Лунного Бегемота, чем сидеть с арфой на облачке и тренькать на ней, как заведенный. Хотя, конечно, если все же что-то есть, наверняка обстоит как-то иначе, ни дурацких арф, ни пухлых облачков, что-то другое…
Он остался и без автомата (что не так уж и напряжно), и без машины (что гораздо более прибавляет хлопот). Слева, у торцевой стены жандармерии, еще вяло дымило полдюжины автомобильных остовов, закопченных, остро вонявших горелой резиной и синтетикой — покрышки сгорели дочиста, опаленные короба стояли на ступицах. Среди них по очертаниям сразу угадывался и его «Ровер». Судя по наличествовавшим
Он взял сумку и повернулся. Полицаи, таращась на него преданными собачьими взглядами, пытались тянуться в струнку. Работало одно из африканских понятий: если персонаж в штатском орет на людей в погонах, значит, имеет право. Стой и не возникай, а то хуже будет…
— Где начальник полиции? — рявкнул Мазур.
— Не знаю…
— Звонили кому-нибудь?
— Никак нет… Эти телефонные провода порезали, а рации у нас нету, только у жандармов была…
Мазур вдруг почувствовал тягостную усталость, опустошенность. Нечего больше здесь делать. В конце концов, это совершенно не его война, и задание у него, другое, требующее на мягких лапках пройти стороной, ни во что не вмешиваясь, и войну начинать исключительно в целях самозащиты — правда, тут уж можно не стесняться в выборе средств, и гуманизмом не маяться…
— Осмелюсь обратиться… — вякнул один из полицаев. — Будут ли распоряжения?
Мысленно Мазур был уже далеко отсюда.
— Поглядывайте тут пока, — буркнул он.
Вообще-то, придя сюда, да вдобавок перекинувшись парой слов с полицаями, он оставил, выражаясь языком профессионалов, знак. Знаком может быть что угодно — от сломанной ветки до такой вот короткой беседы. Однако вряд ли эти дуболомы будут в состоянии его точно описать — и потом, он уже оставил в Лубебо немало других знаков — и немало людей здесь как раз смогут его описать. Как сказал бы боцман Сабодаш — если уже словил триппер, количество следующих фрикций не имеет значения… Всегда умели флотские люди в похабной форме выражать нешуточную исконно-посконную мудрость…
Мазур двинулся прямо на толпу, и она торопливо раздалась. К ней со всех сторон стекались обыватели. Высмотрев подходящую физиономию — испитую, но смышленую — Мазур придержал его за грязный локоть:
— Знаешь, где гараж Лысого Масабы?
И протянул ему сигарету. В общении с африканцами есть свои тонкости. Фамильярничать с ними ни за что не следует — уважать перестанут, а вот мелочи вроде сигареты способствуют установлению контакта (а иногда, наоборот, как только что с полицаями, полезнее орать по-фельдфебельски).
Абориген прикурил, с наслаждением выпустил дым и охотно ответил, показывая в один из переулков:
— Кто ж не знает, сеньор? Сначала пойдете вон туда…
Лысый Масаба и в самом деле оказался лысым, как коленка, толстяком лет пятидесяти, улыбчивым, чуточку суетливым, многословным, сыпавшим шутками-прибаутками. Именно таким под любыми широтами и должен быть торговец подержанными автомобилями. Желчному ипохондрику в этом бизнесе мало что светит, он более уместен в похоронном деле — где живчики вроде Масабы как раз неуместны.
С таким видом, словно демонстрировал сокровища британской короны, Масаба показал Мазуру весь выставленный на торги автопарк общим числом аж шесть самоходных экипажей: четыре легковушки, сущий интернационал — «Форд», «Тойота», «Рено» и, надо же, «Нива», судя по облику, произведенная еще в советские времена. Еще имелись «Виллис» без тента (судя по облику, помнивший Вторую мировую, в Африке и не такие раритеты ухитрялись ездить, и лаже в ту сторону, куда их направлял водитель) — и, наконец, сохранивший большую часть голубой краски, в которую изначально был выкрашен, здоровенный «лендкрузер».