Читтавивека: Учения безмолвного ума
Шрифт:
В нас живет много видов тонкой антипатии к тому, что неприятно, и мы не склонны к тому, чтобы быть очень уж честными по отношению к своим намерениям. Такова наша привычка — как только возникает нечто неприятное, мы стараемся отстраниться от него или уничтожить его. Пока мы ведем себя таким образом, у нас нет никакого самадхи или сосредоточения. Только при отсутствии этих Пяти Препятствий — или при отсутствии привязанности к ним — мы можем обрести какой бы то ни было мир в своем уме или сосредоточение в сердце.
Только в тот момент, когда одно из препятствий действительно возникает, мы можем проникнуть в его суть и получить прозрение. Может быть, вы заметили — вы можете ходить на эти беседы и получить глубокое понимание Дхаммы,
Когда я был саманерой, я провел свой первый год в одном из монастырей на северо-востоке Таиланда. У меня не было никаких иных обязанностей, кроме как просто жить в маленькой хижине. Каждый день монахи приносили мне пищу, и, поскольку я не понимал по-тайски, а никто другой не знал английского, мне не приходилось ни с кем разговаривать. Ничто особо не беспокоило мои чувства, так что они были отрешены от внешнего мира и я обнаружил, что становлюсь очень спокойным — действительно, настолько спокойным, что я достигал высоких состояний блаженства и экстаза. Я сидел на крыльце моего маленького кути и мои глаза переполнялись слезами любви к кусающим меня комарам. Я мог предаваться отвлеченным размышлениям о «всех существах, пребывающих повсюду» и ощущать к ним великую любовь. Я даже прощал своих врагов и тех, кто в прошлом причинял мне страдания. Я мог наслаждаться этими высокими чувствами ко «всем существам» — в основном из-за того, что мне не приходилось вместе с ними жить.
И вот однажды мне пришлось поехать в местное управление внутренних дел, чтобы продлить свою визу. Мне нужно было совершить путешествие в городок Нонг Кхай, стоящий у переправы через реку Меконг близ границы с Лаосом. Поскольку я пребывал в этом новом состоянии повышенной чувствительности, идя по городу, я мог видеть все гораздо более ясно, чем прежде. Я видел печаль и боль на лицах встречных. А потом, войдя в здание управления, я почувствовал, как передо мной опустился железный занавес ненависти. Позже я узнал, что главный монах провинции приказал чиновникам выдать мне визу. Это было не совсем законно, так что чиновники попали в неловкое положение. По этой причине они относились ко мне с явной неприязнью и совсем не хотели бы поставить штамп в мои документы; это очень смущало меня, пребывавшего в высоком состоянии осознанности. Мое чувство великой любви ко всем существам стало очень быстро затухать.
К тому времени, когда я возвратился в монастырь, мой ум находился в полубезумном состоянии. Я ушел в свой кути и потратил следующие три дня на то, чтобы просто успокоиться от всего того, что поднялось в моем уме за это часовое посещение управления внутренних дел.
Несколько месяцев спустя я очень полюбил уединенную жизнь. В ней есть что-то очень романтичное. Вы пребываете в таком мирном устроении, когда не сталкиваетесь с человеческими несчастьями и когда их действия не раздражают ваши чувства! Сама природа умиротворяет — очень приятно жить среди природы. Даже комары, которые могут показаться вам чудовищно назойливыми, далеко не так назойливы, как люди. На самом деле нужно гораздо меньше опыта, чтобы жить с комарами, чем чтобы жить с другим человеком.
Я очень привязался к этому образу жизни; но через пару месяцев мне пришлось отправиться в Бангкок. Я помню, как я сидел в поезде, отъезжающем из Нонг Кхая в столицу. Мне не хотелось ни с кем разговаривать. Я просто сидел, погруженный в свои высокие мысли о помощи всем существам, о том, чтобы посвятить свою жизнь их благу, о Дхамме и о Будде. Я был весь охвачен состоянием блаженства. «Что за чудное состояние!» — думал я. Шумный, путаный и неприятный город отплатил мне за все это; уже через полчаса мой ум пришел в ужасное смущение.
После этих случаев я начал видеть, что путь к пробуждению не в том, чтобы закрыться от всего неприятного, но, скорее, в том, чтобы научиться понимать все то, что кажется нам неприятным или тяжелым. Те или иные условия предназначены для того, чтобы мы учились у них. Неважно, насколько мы не хотим их присутствия, насколько мы хотели бы иного положения дел; так или иначе, они будут присутствовать в нашей жизни,
Вскоре после этого моя отшельническая жизнь закончилась. Меня должны были постричь в бхиккху и я должен был жить с Аджаном Ча в таком монастыре, где я не смогу позволить себе роскошь аскетической практики. Мне придется жить в монашеской общине и исполнять свои обязанности, изучить все правила дисциплины, которые должны знать бхиккху, и жить под чьим-то началом. К тому времени я и сам желал все это принять; я понял, что это и было то самое, что мне нужно. Конечно, я больше не нуждался ни в каких экстатических состояниях блаженства, исчезающих, как только случится что-нибудь досадное.
В монастыре Ват Па Понг я встретился с навалившимся на меня не-прекращающимся потоком всяких досадностей, давшим мне возможность научиться работать с Пятью Препятствиями. Когда я жил в других тайских монастырях, то, что я был западным человеком, означало, что я мог ожидать всего самого лучшего. Я также мог отделаться от работы и других мирских забот, бывших обязательными для прочих монахов, сказав что-нибудь вроде: «Я сейчас занят медитацией. Мне некогда подметать пол. Пусть кто-нибудь другой займется этим. Я серьезный созерцатель!» Но когда я приехал в Ват Па Понг и народ стал говорить: «Он американец; он не может есть такую же еду, как мы», Аджан Ча ответил: «Придется ему научиться». А когда мне не понравилась хижина, которую мне выделили и я попросил другую, получше, Аджан Ча ответил: «Нет».
Я должен был вставать в три часа и ходить на утреннюю пуджу и медитацию. Также были чтения из винаи. Читали на тайском, которого я поначалу не понимал; но даже когда я стал понимать язык, мне было мучительно скучно слушать. Слушаешь о том, что монах, у которого прореха на рясе в стольких-то дюймах от края, должен зашить ее до заката, и все думаешь: «Я не за этим постригался!» Я запутался в этих мелочных правилах, пытаясь выяснить, где же дырка в моей рясе — в четырех дюймах от края или нет, так что должен ли я заштопать ее до заката? Или станут читать про подстилку для сидения, и монахам придется узнать, что ее кромка должна быть шириной в столько-то дюймов; и тут найдется монах, который скажет: «А вот я видел подстилку с другой кромкой!» И между монахами завяжется настоящая дискуссия об этой каемочке. «Давайте говорить о серьезном», думал я, «о важных вещах, таких, как Дхамма».
Когда дело дошло до мелочей повседневной жизни с людьми разных и различных темпераментов, проблем и характеров, чьи умы не обязательно были так же вдохновенны, каким когда-то казался мой ум, я почувствовал себя очень подавленным. Тогда я и столкнулся по-настоящему с Пятью Препятствиями. Выхода не было. Мне пришлось выучить урок, который они пришли мне дать.
Что касается первого препятствия — желания — вы удивитесь, узнав, какие виды оно порой принимает у монахов. Будучи мирянином, вы можете тратить свое время на поиски подходящих объектов наслаждения, но поскольку монахи живут в безбрачии и почти не имеют имущества, наше желание сосредотачивается на таких вещах, как рясы или чаши для милостыни. Нам позволено есть один раз в день, так что по отношению к пище может возникнуть сильное пристрастие или неприязнь. В монастыре Ват Па Понг нам приходилось соглашаться на любую хижину, которую нам выделяли, так что иногда вам везло и вы получали действительно хорошую, а порой — не такую уж. Но тогда вы могли наблюдать за неприязнью, возникавшей, когда вам давали что-то, что вам не нравится, или удовольствие, когда вы получали что-то, что вам нравится.
В первые несколько месяцев я был одержим мыслями о рясе — о цвете рясы, верите или нет. В том монастыре, где я жил раньше, носили рясы яркого оранжевого цвета «вырви глаз» — а это был «не мой цвет». Когда я приехал в Ват Па Понг, там носили рясы темно-желтого или коричневатого цвета, и во мне выросло великое желание таких одежд. Поначалу мне не давали такую; приходилось ходить в «вырви глаз» оранжевой рясе, и мне очень хотелось заполучить новую рясу большого размера. В Таиланде ряса никогда не приходилась мне впору, а вот в Ват Па Понге их шили по размеру специально для вас. Наконец, спустя месяц или около того, Аджан Ча предложил одному из монахов сшить рясу для меня, но тогда я стал одержим цветом материи. Мне не хотелось, чтобы она была слишком коричневая, но и слишком красная тоже не нравилась. Мне пришлось пережить столько печали и отчаяния, пытаясь подобрать правильный цвет рясы!