Чижик – пыжик
Шрифт:
— Да?! — удивился я и двинул ногой по яйцам.
— Ой-ей! — выдал жалобно мудозвон, согнувшись в три погибели.
Ой-ей — какие мы нежные! Не сыпь соль на хуй людям, не получишь по мудям. Я рубанул ладонью по шее, столкнув с дороги груду обмякших мышц, и вошел в третью комнату.
На развороченной двуспальной кровати Ирка молча отбивалась от воспитанника малолетки. Получалось у нее не очень здорово, трусов уже лишилась, они валялись на полу.
— Фью, братан! Мне кажется, я тебе не разрешал, — произнес я спокойно.
Он вскочил, красный и всклокоченный, с обшмаленными глазами, и сразу
— Стоять, сявки, — предупредил я.
Носаком туфли я поддел и подбросил вверх порванные Иркины трусы. Поймал их левой рукой. Скользкий материал холодил руку. Посмотрев в глаза оклемавшемуся ебарю-неудачнику, я показал ему трусы. Хлестну ими по морде — и прощай блатная жизнь. Он закрыл глаза. Наверное, представил, что с ним будет дальше. Или петля, или тихая, незаметная жизнь где-нибудь очень далеко, где его никто не знает.
Я швырнул трусы Ире, которая поднялась с кровати и вознамерилась выдать насильнику на всю широту узкой женской души. Я с левой вернул ее на кровать. Немного перестарался, потому что со стены посыпалась штукатурка. В мужские разборки бабам встревать не положено. Как ни странно, Ирка не вырубилась, смотрела на меня охуело и никак не могла зареветь, дыхалку, видимо, отшибло.
— Пацаны, вы чо — оборзели?! — Чичерин растолкал малолеток и подлетел ко мне. — Вы на кого тянете — на вора в законе?! Кишки на пику намотаю, бакланы!
— Все в порядке, — успокоил я его.
Чичерин гордо хмыкнул: так и должно быть, не даром же ты авторитет!
Пацаны скоцали, что прокололись, сразу потеряли гонор. Один Клещ улыбался: его кинул вор — будет чем похвастать перед корешами.
— Мы же не знали… ты не предупредил…
— Не знали! — передразнил Чичерин. — Ко мне всякая шлоебень не ходит!
Тут он, конечно, загнул. Кого только в этой хате не бывает, особенно, когда хозяин сидит без денег.
— Ты начал, Куцый? — напал он на полового разбойника, поднимающегося с пола.
— Он свое получил, — сказал я и закрыл нож.
— Ух ты! — уставился на выкидыш Чичерин. — Ну-ка, светани!
Я еще раз с двойным щелчком выкинул лезвие.
— С зоны, — то ли спросил, то ли подтвердил он.
— Откуда ж еще?!
— Дай секану, — попросил Чичерин.
— Дарю, — сказал я, отдавая ему нож.
— Ты чо, братан, такую вещь!.. — возвращает мне нож, а у самого от желания владеть им глаза золотыми червонцами горят.
— Мы же с тобой однокрытники, — говорю я.
Семилетний мальчишка не обрадовался бы так щедро. А пацаны посмотрели на него без былого похуизма. Видать, так много им порожняка прогнал, что уже ничему не верили, а тут авторитет подтверждает,
— Ну, Барин, я теперь твой вечный должник! Что хочешь сделаю! — сообщил он и сразу поправился: — В пределах, конечно.
Куцый и Клещ что-то слышали обо мне, рассматривали с недоверием. Легендарная личность должна быть в годах и уж совсем не похожа на интеллигента. Ничего, встречают по одежке, провожают по кулакам. Провожали меня намного лучше, чем встретили. Чичерин с Клещом до калитки довели, где долго жали руку на прощанье. Первый, правда, больше внимания уделял ножу: откроет, закроет, так повернет, эдак. Чего там смотреть — дареному коню хуй не меряют!
Ира стояла чуть в стороне, ждала, когда распрощаемся. Ветер теребил подол платья, задувал под него, охлаждая пизденку, разгоряченную постельной баталией. Краснота вокруг правого глаза побурела, обещая вскорости посинеть. В машине села на заднее сидение и продержала рот закрытым.
Я выбрал дорогу, пролегающую мимо ее дома. Когда поравнялись с ним, Ира выскочила из машины и побежала к подъезду. Торопится подружке рассказать о необратимых изменениях во внешности. У меня сложилось впечатление, что бабам безразлично, как ты с ними обращаешься, лишь бы не однообразно, а еще лучше — позамысловатее, чтобы было чем похвастаться перед подружками. А то встретятся и обсмаковать нечего, разве что скуку. Да и не каждый день из-за них дерутся. То-то Галка позавидует!..
— Разнесу деревню хуем До последнего венца! — Не пой, сынок, военных песен, Не расстраивай отца!Маман встретила меня с зоны, как завшивевшего, даже прикоснуться боялась. После принятия ванны я был допущен к накрытому столы, чтобы в процессе потребления хавки выслушать наставления на путь истинный. По ее мнению я должен был избороздить на коленях все кабинеты университета и добиться восстановления; закончить его с красным дипломом; устроиться в какую-нибудь контору; упереться рогом и выбиться в людишки.
— …Твой папа так бы и сделал! — торжественно закончила она.
Милые родители, хуя не хотите ли?! Собирался я высказаться, но вспомнил, как поступал батя, когда жена доставала его. Посреди стола красовалась бутылка «Пшеничной». Я открыл ее, налил полный стакан, выпил залпом и налег на еду, как будто и не слышал кудахтанье по ту сторону стола. Судя по насупленному виду маман, проделал все правильно. Ел с завидным аппетитом, чем потешил ее. Насытившись, произнес твердо:
— Никакие университеты, никаких контор. Пусть дураки пашут.
Я не пальцем деланный и не поперек пизды рожденный, чтобы горбатиться на коммунистов.
— Твой папа всю жизнь работал, — не унималась маман.
Ты родня по пизде, вот и вкалывай везде, а я — по хую, посижу поохаю.
— Заткнись, дура! — бросил я самый надежный ее выключатель и ушел в свою комнату.
Там все было так же, как перед моим поступлением в университет. Нет, была попытка вернуться на несколько лет назад: на книжной полке стояли плюшевый медведь и резиновый утенок — мои детские игрушки. Домашний музей.