Чижик – пыжик
Шрифт:
— Ну, выкладывай, — подтолкнул я.
— Рэкет наехал.
— Кто?
— Свои, блатные. Заправляет у них Деркач — не знаешь такого?
— Нет. Авторитет?
— Пацан, но, говорят, золотой.
— Отстегнул бы в общак — чего жлобишься?!
— Я бы с удовольствием, понемногу каждый месяц! — очень искренне заявил Шлема. — Но они требуют сразу все, разорить хотят!
— Сколько они хотят?
Вместо ответа на вопрос хитрый еврей предложил:
— Я готов по полштуке гринами взносить
Я начал прикидывать, сколько же с него запросил Деркач, если Шлема так легко расстается с такой суммой.
Он понял мои раздумья по-своему и накинул:
— Хорошо, семьсот… Ну, ладно, штуку!
Произнеся это, он скривился, будто получил хуй в жопу вместо укропу. Уверен, что и на две согласится. Это какими же бабками он сейчас ворочает?!
— Будешь мне отдавать, — сказал я.
Шлема поплямкал толстыми губищами, словно хотел пососать кончик длинного загнутого клюва, и родил:
— Грабишь ты меня, последнее забираешь… Ну, ладно, договорились, — быстро закончил он, зная, что я могу передумать, увеличить сумму, а торговаться со мной бестолку.
— С Деркачом я разберусь. Где его найти?
— Сейчас придут, — он посмотрел на часы, — через пятнадцать минут обещались.
— Подождем.
На его харе было написано: дай-то боже нашему ежику слониху выебать. Кто из нас ежик — я не догонял.
— А почему бы тебе не стать моим компаньоном? — закинул жидок. Жалко было выпускать деньги из своих рук.
— И каков пай?
— Десять штук.
Я окинул взглядом подсобку, глянул в окошко на автомастерскую, оценивая их.
— Есть еще кое-что, — сообщил Шлема, подтверждая мои подозрения о существовании подпольного заводика. — Я сейчас… налаживаю контакт с одним человеком на «Тяжмаше», можно будет покупать по госцене сверхплановую продукцию и перепродавать, нужны деньги, большие. Кстати, у тебя нет знакомых на «Тяжмаше»?
— Когда-то были, — блефанул я.
— Может, сведешь? Не пожалеешь!
— Знаю я твои «не пожалеешь».
— Бля буду! — поклялся Шлема.
Это точно: был, есть и будешь.
— Можно такое завернуть!.. — глаза его полыхнули, точно ведро бензина выдул.
В подсобку заскочил бармен с подрагивающим подбородком. У Шлемы лицо покрылось каплями пота величиной с мелкую сливу. Оба молчали.
— Веди их сюда, — сказал я бармену.
Каково же было мое удивление, когда в подсобку ввалились Куцый, Клещ и тот качок, которому я по яйцам заехал. У всех троих были наташки — длинные милицейские дубинки. Увидев меня, пацаны удивились не меньше.
— Ты, Куцый, останься, — приказал я, — а остальные идите со Шлемой, он угостит вас.
Перепуганный еврей выскользнул из подсобки вместе с пацанами. Куцый закрыл за ними дверь и встал в углу,
— Ты с ней на мусора похож, — подъебнул я. — Поставь к стене, сегодня у нее выходной.
Я налил коньяк в рюмки, кивнул Куцему на Шлемину:
— Угощайся.
Выпили молча, я закусил, он не стал.
— Сколько вы хотите с него?
— Он знает.
— Я у тебя спрашиваю.
— Мне не говорили, — помявшись, признался он.
— Где Деркача найти?
Куцый рассматривал потолок. Так, наверное, вел себя на допросах или у кума на беседах.
— Пацан, смотри на меня, с тобой вор говорит! — рявкнул я.
Он сразу обмяк и оставил потолок в покое.
— Где? — повторил я.
Он нехотя назвал адрес и спросил:
— Что ему передать?
— Что Абрам уехал заграницу, обрезав хуй по ягодицу. Я сам с ним потолкую. А ты с корешами здесь посидишь, — сказал я и позвал: — Шлема!
Жид подслушивал под дверью — влетел сразу.
— Корми-пои пацанов, пока я не вернусь.
Шлема помахал бармену, а когда Куцый ушел к корешам, сидевшим в дальнем углу, заскулил, даже не убрав с носатого еблища радостную улыбку, что сейчас бить не будут:
— Грабишь меня! И так не дают подняться, щипают со всех сторон: милиции дай, врачам дай, пожарнику дай…
— Я не граблю, мне ворованного хватает, — произнес я и пошел к своей тачке, которую подогнал к двери мужичок из шиномонтажа.
Деркач обитал в большом двухэтажном особняке. Темно-красный двухметровый забор надежно укрывал жильцов от любопытных взглядов. Я снял с пальца золотой перстень, открыв татуировку, кинул его в бардачок и вылез из машины.
В широких воротах была дверь с хитроумной защелкой, я не сразу с ней справился. Пока возился, по ту сторону ворот рвал глотку пес. Он оказался внушительных размеров и лохматый, наверное, выблядок кавказской овчарки. Не пес, а кошмар домушника. Толстенная цепь, рассчитанная на быка, была такой длины, чтобы собачья пасть самую малость не доставала до человека, который перебирается от ворот к дому раком, боком и с прискоком по цементной дорожке, огражденной с другой стороны низеньким штакетником.
— Тихо, лохматый! — увещевал я пса. — Ничего я тебе не принес. Не маленький и хуй пососешь.
Из дома выскочил, теряя черные галоши с босых ног, брюхастый плешивый мужик с кротиными, подслеповатыми глазками. Старые синие штаны от спецовки были на коленях в земле. Если бы он прибежал с огорода, я бы решил, что по грядкам ползал.
— Псину убери, — упредил я его упреки.
— Подождал бы! Чего дразнить-то?! — пробурчал он и схватил собаку за ошейник двумя руками, но не оттаскивал ее от меня, а приготовился спустить с цепи. — Чего надо?