Чижик-пыжик

Светов Феликс

Спать я уже боялся: приоткрыл окно, курил и глотал клубившийся серый туман...

5

Наверно, у окна я и задремал. Во всяком случае, очнувшись, понял, как правы те, кто говорит, что жизнь пестра и разнообразна.

В окно било солнце, трамвай внизу словно бы не грохотал, звенел весело щебетал.

Я обернулся: она только что вышла из ванной, волосы сверкали золотом, глаза сияли.

– Какое утро!.. Видишь, как нам везет? И сегодня мы наконец все-все увидим.

– Ты о чем?
– спросил я: все-таки она неожиданное существо.

– Забыл?

Твой брат покажет нам...

О, Господи, думаю, а я собирался накрыться освободившимися одеялами и пусть все идет прахом...

Затрещал телефон. Тина.

"Позавтракали?.. Через полчаса я у вас..."

Бреясь, я услышал новый звонок: она болтала с соседом, моим московским приятелем, благодарила за лекарства...

Мы побежали завтракать. Город меня все-таки достал, или все в конце концов в прямом смысле - приедается? Я равнодушно прошел мимо жареной, вареной, разноцветной и благоухающей кулинарии, взял себе чашку чая и позабыл про пиво.

У номера на десятом этаже бродила Тина, стояли ее сумки.

– Я все притащила - не возражаете? Мы ведь прямо отсюда на банкет, а потом...

День приезда - день отъезда, вспомнил я, ну и ладно...

– Изольда начинает успокаиваться, - продолжала Тина, - только всхлипывает. Тебе ее жалко?

– Нет, - сказал я, - таких надо учить, и чем раньше, тем перспективней...

Мы спустились, прошли вестибюль, мимо стоек с сидящими за ними стюардессами, прошли сквозь стеклянные двери, взяли машину - и снова Аничков мост, Клодтовы кони, все та же вечная Фонтанка...

Брат ждал нас у маленькой пристани, в двух шагах от моста. Катерок-пароходик - никого.

– Что-то мало желающих, - сказал я.

– Москвичи нелюбознательны, - ответил брат, - а ленинградцы, в отличие от вас, работают.

– Пожалуй, следует сбегать за пивом, - сказал я, - а то очумею, глядя на твои достопримечательности...

Еще полчаса мы просидели на бортике, курили, пили пиво, жмурились на солнце, а наши девушки поворачивались то одним боком, то другим - как на пляже.

– Может, разденетесь, а то тоска смертная, - сказал я, - пусть дикие ленинградцы развлекутся.

Брат сердился. Подошли еще человек десять. Нас прогнали с борта - здесь не положено, загнали внутрь. Курить нельзя.

– Может, ты нас помилуешь, - попросил я, - пойдем лучше в Летний сад, а там рядом...

– Ни за что, - сказал брат, - мне уже хватило твоего московского безобразия и наглого красноречия. Сейчас вы увидите...

– А мимо чижика мы хоть раз проплывем?
– спросил я.

Брат удивился, не успел ответить, катерок свистнул, и мы двинулись все по той же Фонтанке. Но теперь по воде.

Внутри было душно, окна закрыты, в уши бил резкий, хрипатый голос экскурсовода-профи, опохмелиться она явно не успела и порой принималась жеманничать, как снегурочка на детской новогодней елке.

– Справа от нас...

Я немедленно поворачивался налево и отхлебывал из бутылки. Как только снегурочка замолкала, брат что-то начинал объяснять моим девушкам, но тут же включалась очаровательная жеманница.

Я снова прикладывался к бутылке. Хрипатая не унималась. Она наверняка сейчас курит, думал я, пачкает сигареты жирной помадой, глаза у нее накрашены неряшливо, текут, ей жарко - грудь вываливается из открытого платья... У меня была такая соседка в одной из моих московских коммуналок...

Сколько ж это будет продолжаться?
– думал я и вдруг услышал брата: "Вот отсюда - поглядите налево, Обуховскую больницу мы уже прошли, а за тем зданием были казармы Московского полка, они и вышли тем утром... Не сразу, конечно, не так все было просто - саблями рубились...".

Я посмотрел налево и - удивительное дело!
– все вдруг увидел и...

Я увидел живой город, он существовал сегодня, как и сто, и двести, и триста лет назад, возникший из ничего - пусть из болотного сна!
– по какому-то непостижимо стройному плану... Да нет и быть не может таких городов на свете! Как же это произошло - чьей силой, на чьи деньги... Нет, не понять, что б ни прочел и что бы ни узнал - не укладывается в сознание, в понимание... Но вот он перед нами - живой, разворачивается, поворачивается то одним берегом, то другим...

Значит, Московский полк просто-не просто, но вышел тогда именно отсюда первыми вышли, с барабанным грохотом по Гороховой, а потом стояли целый день на площади, пока...

Катерок бежал дальше, дальше... На правом берегу Фонтанки вырастали, сменяя друг друга, доходные дома прошлого, конца позапрошлого века - и сегодня жилой район, здесь питерцы всегда жили, а чего-чего с ними не происходило, становилось легендой, высокой культурой, но здесь и сейчас живут, гуляют с детьми и просто так - входят-выходят из этих домов, во дворах и сегодня режутся в домино, пьют на двоих, на троих...

Мы миновали Новую Голландию, вошли в Екатерининский, затем в Крюков канал... Откуда-то отсюда выходили тогда флотские офицеры, матросы, вспоминал я, - Гвардейский морской экипаж, а на площади как раз начали стрелять, тогда моряки побежали - по Екатерингофской набережной, по набережной Крюкова канала к Галерной улице, выходившей на Сенатскую площадь... Слишком поздно! В то же самое время, с другой стороны - вспомнил, вспомнил я!
– по невскому льду с полной боевой выкладкой бежала Первая рота лейб-гвардии Гренадерского полка... А Финляндский полк, он-то и мог все решить - тысячи штыков!
– так и не вышел. А те, кого все-таки удалось вывести, так и шли, бежали с разных сторон, все ближе, ближе, мимо строящегося Исаакия, к Сенату...

Мы вышли в Мойку - где-то там и Исаакий, обогнули место, где до сих пор непонятно почему милая моему сердцу Софья Львовна вместе с этими... Как же их звали, нет, сразу не вспомнить - прикончили царя-освободителя... А дальше, мимо Марсова поля к Инженерному замку - и все это в цветущей, кипящей, благоухающей сирени... Да, именно тут в белые ночи бродят девушки с безумными глазами... Тот самый петербургский миф, или Ленинград, как форма существования - так, кажется, это сегодня формулируется?