Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
Джон приходил домой на воскресенье и рассказывал о царящих среди инкубаторских порядках. Рассказывал он смешно, но при этом было заметно, что Джона не на шутку тяготит пребывание среди обиженных детей. Интернатовские все равно, что детдомовские и сколько им не говори, какие они хорошие, но так или иначе все они как один проникаются мыслями о том, что в реальности никому они не нужны.
Мама успокаивала Джона, говорила, что в действительности это не так, Джон в ответ в задумчивости молчал. По глазам было
Но пока до перевода Джона в интернат оставался месяц, мама повела меня в музыкальную школу. В музклассе за низеньким пианино "Шольце" меня экзаменовал худощавый, с нервическим лицом, русский мужчина лет тридцати.
– Так… Повтори за мной. – он несколько раз хлопнул в ладоши.
Прохлопал я как умел. Преподаватель удивленно посмотрел на меня и маму.
– Теперь попробуй за мной напеть вот это.
Спел я громко и с чувством. Так громко и задушевно я никогда еще не пел. Экзаменатор задумался и заиграл на фано мелодию.
– Сможешь повторить?
Почему бы не повторить? Я открыл рот: "Та-та-та-ту-ту-а-а-я".
Получилось что-то вроде "абарая-а-а".
Музыкант взял сигарету, вздохнул и закурил.
– У вашего сына что-то со слухом…
– Да-а…- согласилась мама.
– Вы меня не поняли. – Мужчина отвел глаза в сторону и сказал.
–
Он нам не подходит.
Матушка качнулась на стуле. Стул скрипнул, мама внимательно изучала музыканта.
– Как не подходит?
– Кроме того, что у него нет слуха, – преподаватель твердо и уверенно смотрел на маму, – ваш сын полная бездарность.
– Фуй…! – Матушка отмахнулась и облегченно выдохнула. – Ничего, научится.
– Научится?! Да вы что? – Музыкант терял выдержку. – У нас учатся одаренные дети. Мест не хватает и мы отказываем в приеме способным… А вы привели… – Преподаватель сочувственно посмотрел на меня. – Талант нужен! Понимаете, талант!
– Талант? – мама легкомысленно усмехнулась. – Ерунда… Сын мой научится.
– Да никогда он не научится! – Музыкант перестал владеть собой.
–
Этому нельзя научиться! – отчеканил экзаменатор.
Тут то мама все и поняла.
– Вам звонили из Совета Министров?
Преподаватель кивнул: "Звонили".
Мама подалась вперед, стул вновь скрипнул, и наставительно сказала:
– Молодой человек, не шутите со мной. Понятно?
Преподаватель оказался слабак и позвал на помощь директора школы.
Директор пришел и тоже отказался шутить. В школу меня приняли.
Мы шли через парк к автобусной остановке и я, представив, что меня ожидает в сентябре, заныл: "Мама, ничего у меня не получится".
– Не бойся. Трудись и все получится.
– Сказал же учитель: талант нужен.
– Что понимает учитель? Надо только
На даче первым узнал о новости Шеф.
Я попытался рассказать, как все произошло.
– Сказали, что я плохо слышу.
Он ни капли не удивился моему зачислению
– Приняли? – и, дав мне шелбана, успокоил.- Не трухай! Бетховен тоже был глухопердей.
Мама торжествующе всплеснула руками.
– Бетховен глухопердя болган? – переспросила она и мстительно сощурила глаза. – Ба-а-се… А-а…Подлес…
– Кто подлец? – спросил Шеф.
– Анау…Школдан… Издевался надо мной… Ла-адно…Я ему покажу.
Шеф обнял матушку.
– Не выступай. Ему, – он кивнул на меня, – там учиться.
Учиться в музыкалке не пришлось. Добираться из школы до Дома отдыха было не просто – в музыкальную я не успевал.
Я вернулся к себе в "В" класс. Галина Федоровна посадила меня с новеньким. Им был Кенжик, ворчун и большой фантазер.
Иногда папа заезжал за мной на дежурной машине. В тот вечер я сам пришел к нему на работу. Папа дежурил и после восьми за нами должна была прийти машина.
На лифте поднялись на пятый этаж. В комнате дежурного отец показал на телефоны. Городской, вертушка, ВЧ.
– Что такое ВЧ?
– Высокочастотная связь. Смотри: сейчас сниму трубку и за десять секунд мне дадут Москву.
– А Ташенев где сидит?
– В соседней комнате.
– Можно посмотреть?
– Нет. Туда нельзя.
Если я добирался до дачи на автобусе, родители встречали меня на остановке. На улице темно, а внутри Дома отдыха над дачными дорожками горели фонари. Яблоневые аллеи третьего Дома отдыха
Совмина заметала осень. Мы шли и я рассказывал папе о том, что к
7-му ноября в классе начнется прием в пионеры. Галина Федоровна ушла от нас в другую школу. Новая учительница Тамара Семеновна может и хороший человек, но неизвестно назовет ли она меня среди первой группы вступающих в пионеры.
Я подслушал разговор мамы с соседкой. Оказывается, у мамы имелись причины оставаться недовольным папой. Соседке – жене помощника
Ташенева она говорила:
– Твой Жансултан кандидат наук. И этот – она назвала незнакомое мне имя – тоже кандидат. А Абдрашит не кандидат.
Какой из папы кандидат наук? У отца образование четыре начальных класса и рабфак. Неужто мама собиралась погнать папу доучиваться в институт?
Отдыхающие разъехались по городским квартирам. Мы остались дожидаться переезда в Доме отдыха.
В студеном безмолвии третьего Дома отдыха Ситка ощущал себя
Тарзаном. Седыми утрами ноября он спускался купаться в водах Малой
Алма-Атинки. У матушки обмирало сердце: "Улесын!" Папа же вообще терял дар речи. Речка покрылась тонким ледком. Принесенная Ситкой