Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
Назначенный адвокат Сахаутдинов защищал Бисембаева бесплатно и говорил, так, будто отстаивал свободу близкого родственника:
– Дело, которое мы рассматриваем, вызвало большой общественный интерес… У меня чувство, что перед нами пролистали страницы бульварного романа… Потерпевший последние месяцы нигде не работал, пил… Мой подзащитный только недавно освободился и по воле убитого
Ахметова вновь за решеткой. Кто из нас способен понять, сколько он перенес? Кто во всем виноват? Ахметов! Довел человека, и опять тюрьма…
– Сахаутдинов! –
С последним словом поднялся Бисембаев:
– Потерпевший вел праздный образ жизни… С учетом личности потерпевшего я рассчитываю на справедливый приговор.
Любой убийца, в том числе и лютейший из душегубов, предоставь ему возможность с самого начала, подробно, в деталях, рассказать, как он дошел до жизни такой, вправе рассчитывать на сочувствие. Вопрос в том, кто отважится выслушать до конца историю его преступления, где найти человека, способного до самых потаенных глубин проникнуться болью убийцы? Если убит посторонний тебе человек, то все конечно так.
Кто лучше меня знал кто такой Шеф? Пожалуй, никто. То, что собралось, скопилось во мне за последние два месяца требовало выхода, а внутри себя я беспомощно хлюпал.
Утром позвонила тетя Рая Каимжанова:
– Тунгуш сказал, что убийце дадут 15 лет.
Конечно, зять тети Раи оказался кстати в одном кабинете с
Макирдиновым. Но даже и он не смог бы повлиять на приговор, не устрой менты засаду на Шефа.
В адрес Меченого и уголовного розыска суд вынес частные определения.
Коротя, Мурка Мусабаев, Боря Ураган и я вышли из суда.
– Володя, – я придержал за локоть Коротю, – надо убить Соскина.
У Короти заблестели глаза.
– Бек, я не могу…
– Володя, ты разве еще не понял, что они с Нуртасеем сделали?
– Да все я понял. За Нуртасея я любого измордую, но убить не смогу.
О чем поет Валерия…
В Алма-Ате говорят о разбившемся в логу по дороге в аэропорт самолете.Ту-154 направлялся в Симферополь, на нем летело дети на отдых в "Артек". Самолет загорелся и рухнул спустя пять минут после взлета.
Тумба ла, тумба ла, тум балалайка…
Эдуард Мацкевич, собственный корреспондент "Известий" по
Казахстану и Ида Борисовна Красильщикова, заместитель директора
Агентства по авторским правам – люди разные, но они понимали, что
Бисембаев получил потолок и расстрела нам никак не добиться. Еще они понимали, что дело не в исключительной мере наказания.
Мама ждала иного удовлетворения.
По просьбе Черноголовиной Мацкевич занимается нашим делом, переправляет через корпункт жалобы, говорит с Москвой. Эдуард
Олегович на год моложе Ситки Чарли, мужик с понятиями.
Мы шли по улице и разговаривали.
– Эдуард Олегович, если бы вы знали, как мы вам благодарны, – сказал я.
– Зачем вы так? Меня
– Хорошо, что вы понимаете. Моего брата облили грязью, его мертвого топчут подонки. Я хочу рассказать, каким был мой Нуртас.
– Зачем? – Мацкевич тронул меня за локоть. – Я хорошо знаю вашего отца и могу представить, каким был ваш брат.
– То, что произошло в вашей семье, это страшно, – сказал корреспондент. – Но… – Мацкевич еще хотел что-то сказать, но замолчал.
"Но никому до вас дела нет". – про себя я закончил за него.
Ида Борисовна пришла к папе заверять какие-то бумаги. Зашла к нему в спальню, папа поставил подпись под документом и она задержалась для разговора с мамой. В прошлом Красильщикова практикующий юрист, работала судьей, адвокатом.
– Возьмите на себя доверенность от Александры Самсоновны, – сказала Ида Борисовна.- Выступать в Верховном суде должны вы.
Добивайтесь расстрела. Я составлю кассационную жалобу.
Красильщикова в минуту поймала суть дела и в кассации выделила:
"Бисембаев был не один…".
Рассуждала она не только как юрист.
– Мать, потерявшая сына от руки законченного мерзавца, никогда и ни в чем не найдет себе утешения. В вашем положении тем более.
Поэтому и следует добиваться расстрела. Дело тут не только в том, что Нуртас ваш сын и брат. Непоправимый урон нанесен семье, вся дальнейшая жизнь отравлена несправедливой позицией прокуратуры. Вот почему только исключительная мера заставит считаться с вашей семьей.
Так что не сомневайтесь. Ваше дело правое.
"Московских газетчиков не проймешь. – подумал я. – Надо попробовать действовать через ЦК". Я отнес копию жалобы в прокуратуру Зинаиде Петровне, маме Олежки Жукова. Через день она позвонила:
– Я дала почитать Владимирову, – сказала Зинаида Петровна.
–
Владислав Васильевич сказал, что ознакомит с жалобой Кунаева. Для этого вы должны поменять шапку на жалобе.
Под копирку заявления рассылать не то. Я попробовал поменять вводный абзац, но письмо к Кунаеву так и не смог закончить. Закончу после кассирования в Верховном суде, – решил я.
В коридоре Верховного суда столкнулся с Эриком Баймульдиным.
Однокашник Кенжика адвокат Областной коллегии.
– Расстрела добиваетесь? – Эрик говорит быстро и складно.
–
Расстрел не дадут! У меня был подзащитный. Убил двоих из ружья, ранил третьего. Дали пятнадцать лет. Пойми, мы не в ЮАР. Это там наплевали на статистику и казнят всех подряд.
Эрик оказался прав. Верховный суд утвердил приговор.
"Летом 80-го забастовала Польша. Вновь рабочие, чья партия стояла у власти, вышли пикетировать судоверфи Гданьска. "Человек из железа" – Лех Валенса – впервые потребовал не просто кусок мяса, а поделиться властью.