Чм66 или миллион лет после затмения солнца

Ахметов Бектас

Тимошка мгновенно опомнился, вскочил на ноги и быстро скрылся из глаз. За ним со смехом поднялась Кэт. Шастри повержено, уткнувшись носом в пол, лежал и не пытался встать. По стенам и потолку актового зала прыгала, офонаревшой цветомузыкой, институтская дискотека.

Шалуна обходили пляшущие пары, никто из молодежи не собирался поставить шалуна на ноги.

Кэт, продолжая смеяться, села рядом. Я обратился за помощью к

Кочубею:

– Давай поднимем человека.

– Сам иди поднимай, – Кочубей брезгливо отвернулся.

Я

бы конечно и один мог поднять Шастри. Но хоть среди танцоров чужих не было, одному поднимать Лал Бахадура не в жилу. Шастри продолжал лежать красным мордом вниз. Тьфу на вас всех. "Ком ту геза" дошла до места назначения и с шипением испустила дух. Под "Ди

Пепл" мимо танцующих я продрался к Шастри.

– Вставай, – я обхватил его обеими руками со спины и попытался приподнять.

Он хоть и маленький, но тяжелый как мешок картошки. Шастри не только не поднимался, но и не мычал.

– Вставай, кому говорят, – я поднял его за подбородок и отшатнулся.

С открытыми глазами Шастри не подавал признаков жизни. Этого еще не хватало! Сдох от "ком ту гезы"?

– Вставай! – прокричал я ему в ухо. – Карлуша тебя на беклемиш зовет!

"Беклемиш" моментально оживил Шастри. Зрачки Нурхана пришли в движение, обрели прежнюю шаловливость. Лал Бахадур моргнул и, быстро-быстро захлопотав глазами, вскочил и резиновым мячиком запрыгал в сторону хохотавшей Кэт.

Забота наша такая,

Забота у нас простая…

Алдояров, что строил во дворе Еремы гараж для жигуленка, шагает от успеха к успеху.

Он месяцами пропадает в Экибастузе, где кипит строительство первой очереди ГРЭС-1. Не интересовался, чем он точно занимается, кажется, горелками. На подсветку высокозольного угля расходуется много мазута, розжиг топлива влетает в копеечку и Алдояров пытается помочь станционной энергетике снизить расход нефтепродукта.

Недавно у него вышла монография, что говорило о приближении защиты докторской. Если он защитится, то в институте (вместе с

Ахмеровым) будет два доктора казаха.

Чокин недолюбливает теплофизика. Одно время Шафик Чокинович продвигал его, сделал секретарем комитета комсомола, а когда спохватился – было уже поздно. Помимо защиты докторской Алдоярову обязательно надо вступить в партию, в противном случае все его заявки на будущее ничего не стоят.

Пробивает он анкету в райкоме самостоятельно. Связи у него есть, сам он человек, не сказать что дюже обаятельный, но напористый.

В Экибастуз с ним летает Галка Пустовойтенко из химлаборатории.

Для опытов. Алдояров собрал вокруг себя в коридоре Кула, Кальмара

(с.н.са лаборатории топочных устройств) и делится с ними результатами натурных испытаний.

Кул возвращался из коридора и говорил нам: "Бирлес рассказывает, как он харит Пустовойтенко… Красок не жалеет. Рассказал, как все у нее там хлюпает, как она стонет, орет…".

Другая пассия Алдоярова, что носит кличку "Мать",

знает, чем привадить институтского жеребца, потому и не бреет под мышками. Но это еще что, по сравнению с тем, что от нее на расстояние несет лошадиным духом. Бирлес, однако, уверяет кентов, что его шадра не кобыла какая-нибудь и благоухает отнюдь не конюшней.

– Это у нее адреналин… – объясняет он.

За природный загар Саян присвоил Алдоярову кликуху "Пол Робсон".

Зря Саяша обидел певца. У Пола Робсона добрые глаза.

Семья у Алдоярова на первом месте. Если, кого из сотрудниц института пользует он продолжительно долго и на постоянной основе, не забудет предупредить: "Жена, семья для меня святое. Так что не надейся".

Кто спорит? Семья святое, но и НИИ, как о том принято думать, – не болото. Это к тому, что о святых вещах более всех трещат дюди, прямо скажем, знающие, о чем они говорят.

Эпизод этот произошел, когда работали с нами Володя Семенов и татарка Альбина. Женщина, о которой пойдет речь, звали ее Зухра, готовилась к защите кандидатки. Хороший ученый и сама не без приятности. Чокин собирался активно продвигать ее наверх. И эта женщина именно та, о которой я уже вскользь упомянул ранее, – обладание которой, по-настоящему, могло составить предмет гордости

Алдоярова.

Зухра разведена, отношения с Бирлесом ни от кого не скрывала, ходили они вместе по институтским коридорам, на банкеты и прочие общественные мероприятия. Зухра человек открытый и говорила подругам: "Алдояров мне муж".

В одной комнате с ней сидела тогда жена Семенова и происходило это в те тревожные дни октября 1973 года, когда Альбина наседала на

Володю с настоятельным призывом не отворачивать лица и ответить на вызов времени.

Альбина бегала на второй этаж к Зухре и делилась с подругой: "Что делать? По-моему, Володя – железобетонный".

На что Зухра простодушно замечала: "А, по-моему, у него не стоит".

Стоит – не стоит, это вам не на ромашке гадать.

Наверное, лучше всех знала о том, стоит или не стоит у Семенова, его жена. Альбине с Зухрой никто не мешал поставить вопрос ребром перед женой Володи: "Как у него там?". Но они предпочитали легкомысленно дебатировать вопрос вслух, нисколько не обращая внимания на супругу Семенова. Она между делом слушала Альбину с

Зухрой и с краткими отчетами о дебатах бегала на третий этаж.

Энергия накачки, сообщаемая женой, делала свое дело. Наконец супруга прибежала к Володе с последним сообщением: "Все. Они окончательно сошлись на том, что у тебя не стоит. Сейчас решается вопрос о том, какому врачу тебя показать".

Альбина с Зухрой забылись и в нарушении суверенитета личности зашли далеко. Слишком далеко. Это и поставило точку в дискуссии.

Володя снял нарукавники, запер на все замки стол и пошел на второй этаж. Подойдя к Зухре, он спросил: "Ты говорила это?".