Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
– Не обращайте на него внимания, Жаркен Каспакович.
– Он что, ревнивый?
– Он ревнует только к одному человеку.
– К кому?
– Не поверите. К Чокину.
– К Чокину?! – Хаки ревность мужа сотрудницы к директору не сильно удивила. Он сочувственно погладил Кэт по голове. С кем не бывает..
– Ну… Я ему говорю, дурак что ли? А он… Морду твоему Чокину набью!
– Та-ак… Говори, что ты рассказывала мужу про Чокина?
–
Каспаков всерьез обеспокоился безопасностью руководства института.
– Ничего… Ну там… Директор у нас академик,
– Сколько вас предупреждать: ничего дома не рассказывать про институтские дела, – Жаркен Каспакович отхлебнул рислинга. – Я знаю, в нашей лаборатории есть такие, которые рассказывают дома о том, что делается на работе. Не понимаю их… – Каспаков огляделся и спросил
Кэт. – А где Бектас?
– Не знаю. Домой наверное пошел.
Выставлю мину…
Прошел месяц. На улице тепло. Гау мыла балконные стекла в нашей комнате. Убрала в комнате и положила мокрую тряпку у входа.
– Что, остальные комнаты мыть не будешь?
– Еще чего.
Мне то что. А вот матушке вряд ли автономность снохи понравится.
Лучше бы Гау совсем не принималась за уборку.
Я пошел в больницу к Джону.
– Твоя баба беременна? – спросил Джон.
Мы сидели на ступеньках главного входа в корпус.
– Ситка сказал тебе?
– Да.
– В июле должна родить.
– На. – Джон вытащил из-за пазухи пупсика из папье-маше. – Это твоей бабе.
– Откуда у тебя это?
– Сп…л.
– Ты на меня обижаешься. Мне трудно к тебе ходить. Понимаешь…
– Да все понимаю. Ты только не пей.
– А я и не пью.
– Как не пьешь? Вот и сейчас пришел поддатый. Прошу тебя, – не пей.
– Хорошо.
– Ладно… Беги домой. Бабу береги.
Видел бы Джон Гау, может и не сказал, что она баба. Судя по уборке, дела в нашем доме Гау не касаются.
Сюрприз не только для меня.
Гау проснулась и пьет чай на кухне. Зашел Доктор и хлопнул меня по плечу:
– Как дела, Шошкич?
Гау чуть не подавилась от смеха.
– Шошкич?! Ха-ха-ха! Как хорошо вы сказали!
Югослав Шошкич защищал в 1963-м ворота сборной мира на матче
Столетия.
"Шошкич парирует, – Гривс добивает!".
"Шошка" – по-казахски свинья. В нашей семье Шошкич имя ласкательное, что-то вроде домашнего свиненка.
Глава 29
"В гостиницу Усть-Каменогорского свинцово-цинкового комбината мы прибыли в девятом часу утра. После предрассветного перелета из Алма-Аты хотелось скорее определиться с жильем, привести себя в порядок. Мы обратились к дежурной: так мол и так, работники
Казахского НИИ энергетики, разместите нас. Дежурная в упор не видела наши командировочные удостоверения и рекомендовала обратиься за разрешением к заместителю директора комбината по быту. Делать нечего, оставляем багаж и идем на комбинат.
…С утра до вечера ловили мы в гулких коридорах заводоуправления заместителя директора по быту. Нам повезло: к исходу дня мы распаковали чемоданы в отведенном нам номере.
На следующее утро задолго до начала работы караулим появление главного энергетика комбината В.А. Зоркова…Сколько
Фразы типа "я не позволю вам втянуть меня в обман государства" – не один раз доводилось слышать.
Для комбината по хоздоговору мы составляли энергетический баланс печи кипящего слоя. Энергобалансом, который представляет из себя нечто вроде энергетического паспорта агрегата, обычно определяются места и количества потерь энергии в процессе, сколько ее расходуется полезно. По таким балансам даются рекомендации к устранению или снижению потерь энергии. По ходу работы выяснилось, что для расчетов не хватает исходных данных. Поэтому мы вновь приехали в Усть-Каменогорск.
Зоркова мы хотели попросить помочь нам в сборе недостающих материалов. Кроме этого я хотел выбрать момент поговорить с главным энергетиком наедине по вопросу, который занимал меня беспрестанно три года. Разрешения этого, в общем-то личного, вопроса находилось в рамках полномочий и Валерия Аркадьевича.
Зорков появился внезапно у дверей кабинета. Сразу же отдал, едва выслушав нашу просьбу, распоряжения, чтобы нам дали возможность ознакомиться с документацией. И так же, как и появился, внезапно ушел на территорию комбината. Мой вопрос сам собой был отложен до следующей встречи с главным энергетиком.
Валерий Аркадьевич Зорков с его очками в круглой, немодной оправе на одутловатом безуховском лице, в просторной безрукавке навыпуск хорошо смотрелся бы в коридорах редакции какой-нибудь газеты, а здесь среди озабоченно снующих рабочих и ИТР, выглядел каким-то случайным человеком.
Зорков – из поколения, которое народилось в начале тридцатых. Поколению этому фунт лиха достался увесистый. Вязнущим во рту жмыхом, сладко-горьким пасленом они обманывали желудки в войну.
В правописании практиковались на полях и узких межстрочьях газет. Ветер перемен февраля пятьдесят шестого они встретили восторженно-запальчиво. Быть может, в первую очередь их поколению адресованы строки, которыми Твардовский выразил дух времени
Мы стали полностью в ответе
За все на свете -
До конца.
В те времена плакатисты символизировали индустриальный фон подковами новых ГЭС, обоймами коксохимических батарей, новостройками первых микрорайонов. В полплаката простирались до неба заводские трубы, из устья которых валили клубы серого, с заметной голубизной, дыма. Дым над заводскими трубами был приметой времени. И никто не считал, что это не самая лучшая примета. Скорее, наоборот.
Зорков пришел на УК СЦК в отдел главного энергетика булгаковским Лариосиком. Мужики в отделе работали матерые, забуревшие в кислотных выхлопах горячего производства. Он учился у них непростому умению работать с людьми. То, что он толковый инженер, заметили все. Старожилы только советовали ему избавиться от излишней, по их мнению, мягкотелости, которую якобы иной разгильдяй мог истолковать как проявление слабости характера.