Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
Особенно утренних. Иногда мне кажется, что телефон звонит по-разному. Иногда он негромко тренькает, иной раз звонок гремит так, как будто на пожар зовет. Поднимаешь трубку и убеждаешься, что робкий звонок означает, что ты кому-то срочно понадобился, а когда телефон громыхает, то лучше трубку не поднимать – звонит тот, от кого ты скрываешься.
Но это ерунда в сравнении с тем, что когда-нибудь раздастся звонок из психушки и голос врача сообщит, что с Джоном случилась непоправимая беда.
Именно предстоящая кончина Джона и была главным моим беспокойством.
Милый, где твоя улыбка…
Шастри продолжает называть меня братишкой. Умка прекратила считать меня своим родственником. Не хотел бы видеть в ней сестру, а вот товарища и друга по общему делу в лице Умки иметь не прочь. Хоть в ее любви к Карлу Марксу есть немало чего и неподвластного моим понятиям, но в то же время в ней много чего имеется и для того, чтобы тесное сотрудничество принесло плоды хорошего свойства.
Походка у нее не отвечает природным данным. Она часто заваливается на ковыляние, иногда ходит и вовсе с опущенной головой.
И это в то время, когда у человека столь образцовая попка, что поневоле, сама собой, должна возникнуть готовность забыть не только про политэкономию социализма, но и плюнуть на Карла Маркса.
Умка никогда не выставляется перед подругами со своей красотой.
Комплименты пропускает мимо ушей, любит, чтобы ее хвалили не за красоту, за ум.
Об упущенных возможностях сожалеют, больше глядючи со стороны.
Тот же, кто в свое время не подсуетился с использованием предоставленного ему шанса, чаще всего, по этому поводу не горюет.
Что было, то было. Чего не было, то уже и не произойдет.
Как-то Умка сказала: "Твоя беда в том, что ты не умеешь доводить дело до конца". Сказано, как следует понимать, не по причине моей пробуксовки с диссертацией.
Я не орел степной, но, тем не менее, каким я был, таким и остался. Женитьба ничуть не изменила меня. Не робость сдерживала меня от ухаживаний за исследовательницей структурных сдвигов в промышленном энергопотреблении. Причин не перечесть. И главная – не моя мнительность и нерешительность. Мужчина чувствует не только сигналы, но и его интонации, которые как раз-то и менее всего обманчивы. Как я ощущал, Умка давала отмашку вовсе не потому, что я ей нравился как мужик. Как собеседник, – это да, возможно, она и не прочь была со мной трещать за жизнь хоть до утра. Чтобы всерьез оказывать ей знаки внимания с прицелом на будущее только потому, что она после развода оказалась на бобах – для самоуважения этого не только мало, но и, что там говорить, чересчур уж жалостливо.
После развода она зачастила к нам домой. Разбежалась Умка с
Мереем раньше меня на два месяца и представляет свой развод стартом в новую жизнь. Ей тоже не мешает думать, прежде чем что-то сказать.
– Тетя Шаку, – заявила Умка, – Бектас спал с Карлушей.
– Ты что? – откуда она узнала? – У меня с ней ничего не было!
– Было-не было, – что тут такого? Не в этом дело. Вы начали друг к другу притираться. – Умка разговаривала
–
Тетя Шаку, вы еще не все знаете.
– Ой бай, что еще?
– Эта татарка спала со своим братом.
– Ой бай! Маскара!
Время искать и удивляться. Умка хоть и агентство Синьхуа, но такие вещи на ходу не придумаешь. У Кэт есть брат Малик. Он живет с ней и Гапоном. Как можно спать с братом, когда рядом муж? Кэт бабец раскрепощенный, но чтобы до такой степени либерализоваться… Если это так, то сие чрезвычайно каверезно.
– Ты ничего не знаешь! У нее есть двоюродный брат в Волгограде.
Она сама рассказывала подружкам, что, когда ездила к нему, то вовсю с ним…
Ох… Умка ежели даст прикурить, то даст. Теперь все ясно, источник утечки установлен. Кэт дружит со Спиртоношей, та параллельно общается с Умкой.
– Ты рассказываешь страсти самурайские. Но это кузен… Так бывает.
– Что, хочешь показаться хорошим?
– Ты завяжешь или нет?!
Матушка пришла мне на помощь.
– Бектас не такой.
Причем тут я? Знала бы мама, как я хочу быть таким. Мне противно, что я не такой.
– Сама знаю, что не такой. Потому и предупреждаю.
Разговор зашел о снохах. Неожиданно, то ли в шутку, то ли всерьез, Умка пробросила шайбу через красную линию: "Мены кельне алмайсыз?".
Матушка автоматически парировала бросок:
– Кудай сактасын!
Умка не обиделась, засмеялась: "Шучу". Я ей не нужен. Ни как любовник, ни как муж. Кто ей в таком случае нужен? Неужто она влюблена в Ситка? Трудно поверить. Хотя не исключено, что уважение иногда перерастает в дочернюю любовь.
Умка продолжает жаловаться на мигрень. Пожалуй, что я и не потяну на врачевателя мигрени, только раздразню и тем самым может и усугублю ее недомогание с головой.
Правду сказать, ей нужен лось.
Вообще-то Умка, как тогда представлялось мне, не больно-то годится для семейной жизни. Быстро увлекается, и так же быстро остывает. Полагаю, что ей назначены долгие поиски в бескрайних странствиях. Как и ее тезке из одноименного мультфильма.
Через неделю она позвонила:
– Я по делам в Каскелене. Дома буду завтра к обеду. Ты не заберешь мою дочку из садика?
– Заберу.
Я обрадовался. Умкиной дочке шесть лет, она умная, балдежная и, как уверяет молодая мамаша, со знаком качества. Умка недалека от истины. С Анарой интересно разговаривать. Дите рассуждает как взрослая.
"Страшное имеет не только конкретно-историческое содержание, страшное – чувственно, оно имеет цвет ("красный неморгающий глаз"), имеет звук ("предательское постукивание"), то есть страшное живет не только в социальном опыте, но и в подсознании, связь между ними обнаруживается в моменты прорыва черно-белого экрана в цвет, немого экрана в звук. Контрапункт, о котором немало написано в связи с творчеством Эйзенштейна, есть в своей глубокой основе столкновение двух разных постоянно сливавшихся в его картинах тем: "Мост" и "Рок".