Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
"Джебел". Поигрывая носком остроносых туфель, они с нескрываемым превосходством разглядывали нас, аульную молодежь, которой тоже почему-то до чертиков хотелось прошвырнуться по Броду. Под тягучее
"Мы идем по Уругваю" они лениво подкалывали друг друга, не забывая высмотреть приличные кадры в юбках. А то под всеобщее гоготание раздавался пьяный козлитон: "Чувих мы клеим столярным клеем".
Здесь, у обшарпанного бетонного кольца фонтана, возле кинотеатра ТЮЗ ближе к десяти появлялась шпана с окраин города.
Биокомбинатовские хулиганы
Бека наводили пургу на Броду. Они прибывали в центр города летучим отрядом молодежного гнева, бесцеремонно рассекали сборища маменькиных сынков, выписывая направо-налево хлесткие крюки несмышленышам из центра. Не раз выясняли они права за "вышку" в городе с другими хулиганскими группировками. С Крепости" (район
Малой станицы), бандой братьев Памазяровых.
Днем у ТЮЗа тоже было оживленно. Здесь работало кафе "Лето", где за деревянными, обвитым диким виноградом, решетками подавали жигулевское пиво. По соседству играли дети из десятой школы, размещавшейся в массивном, доисторическом бараке. На этом месте сейчас стоит гостиница "Алма-Ата".
Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".
Бекет дни проводит на пивняке у Весновки. Живет он через речку в домике за некрашеным забором. Смуглый, небольшого роста, плотненький. Обитает сам по себе, никого не трогает, услужливо слушает случайных собутыльников, поддакивает угощающим и шмыгает носом.
– Бекет раньше гремел по городу, – сказал Боря Ураган.
– Этот бичуган?
– Это сейчас он бичуган. В шестидесятых Бекета и его друга Саню
Баша весь город шугался.
– Саня Баш? Постой, Бекет случайно не Бек? Тот, что на Броду шухерил?
– Он самый, – подтвердил Боря Ураган.
– Ничего себе.
– Десять лет назад Бек всеми биокомбинатовскими командовал, сейчас, слышал я, его самого частенько кумарят.
– Бека кумарят? Кто?
– Все, кому не лень.
Боря Ураган далеко не ураган. Просто фамилия у него Урангалиев.
Сам по себе Боря безвредный, обходительный, простецкий.
На углу Байзакова (бывшей Дехканской) и Джамбула два двухэтажных, довоенной постройки, дома. Живут здесь – кто с довоенной поры, а кто и с пятидесятых – бывшие работники обувной фабрики и их потомки. В ближнем к Байзакова доме, на первом этаже в двух комнатах поджигают
Иржи Холик и Магда.
Иржи с 43-го года, Магда – с 54-го. Иржи Холик по паспорту Ержан
Жакубаев. Сидел в тюрьме за кражу казенного имущества.
Магда, – на районе ее зовут еще и Головой, – по документам
Наталья Головченко. В 76-м ее посадили на один год. Посадили по заявлению детского участкового врача. Магда родила очередного ребенка, месяц спустя после родов малютка заболела воспалением легких и умерла. Врач, чтобы снять с себя ответственность за смерть на участке, накатала в милицию заяву на Голову. Дескать, молодая мать пьет, гуляет, и довела до смерти новорожденную.
У Магды двое детей. Мальчик и девочка. Оба в детском доме.
Маму Галю на районе кличут Сюсявой. У мамы Гали неправильный прикус, вот она при разговоре вроде как шепелявит, а по правде сказать, – сюсявит. Работает, где придется, – дворничихой в домоуправлении, подметальщицей за торгашами на Никольском базаре, посудомойкой в столовой. Работает, пока не надоест, или пока не уйдет в загул.
Сын ее Вовка – мелкий бомбила. Попался на краже шариковых авторучек из газетного киоска и сейчас трубит срок на малолетке.
Танька бросила, недоучившись в шестом классе, школу; на работу еще не берут, почему и приходится сестре Головы о себе заботиться самой.
Успела Таня к своим пятнадцати годам пройти кое-какие трым-рымы и к настоящему времени она человек со сложившимися взглядами на жизнь.
Иржи Холик вырос здесь. Отец его работал на фабрике с довоенных лет. Уехал доживать век к родне в Отар в середине шестидесятых. Иржи остался с бабушкой, которая недавно умерла. В последнее время Холик подрабатывал чернорабочим на стройке. Сейчас сидит дома и прячется от участкового.
Участковый не дает житья и Магде. Она и Иржик не расписаны, формально она не иждивенка нигде не работающего Холика и по новой может загреметь на зону за тунеядство.
Сюсявая с улицы постучала в узкое оконце: "Елзан!".
– Говори! – кричит Иржи Холик.
– Елзан, Натаска дома?
– Че надо?
– Акропа и хлеба принесла!
– Хлеб неси, а акроп твой на х… не нужен!
Сюсявая зашла в предбанник у второй комнаты, служащей кухней.
Бормочет, выкладывает из матерчатой сумки на клеенчатый стол буханку хлеба и пучок укропа.
– Я же сказал: акроп можешь оставить себе, – ворчит Холик.
Вышла из комнаты Магда.
– Мама?
– Вот хлеб, акроп… Елзан говорит, что акроп не нужен… -
Сюсявая смущенно улыбается.
– Ты меня спрашивай. Укроп нужен всегда. – Голова прячет хлебный кирпич в кастрюлю, укроп раскладывает на газете, кладет на подоконник. – Принесла бы ты еще свеклы с морковью… Капуста у меня есть. Борщ хочу сделать.
– Мясо достала? – поинтересовалась Сюсявая.
– Ага. Позавчера Кирилл с биокомбината принес.
– Живешь!
– Ага.
Мясо с биокомбината не обязательно после опытов.
Проходная комбината в двухстах метрах. Что за препараты делают на фармфабрике, никто не знает. На районе знают одно: от мяса, вынесенного с биокомбината еще никто не умер. По цвету и запаху оно ничем не отличается от магазинного мяса, а по общему виду выглядит куда как лучше и базарной баранины. Охранникам на проходной строго-настрого приказано отбирать у несунов отработанное в опытах мясо домашних животных. За его уничтожение директор фармфабрики отвечает головой.