Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Шрифт:
"Айгешат – Снежная королева, – подумал я, – и я погиб".
Безвозвратно погиб для всего того, о чем только-только начинал вновь мечтать, строить планы.
Еще больше мне стало не по себе, когда мама отправила меня с
Терезой Орловски в Советский райЗАГС добывать, до сих пор не оформленное, свидетельство о разводе.
У кабинета заведующей очередь в три человека. Тереза чувствовала, что со мной происходит, и помалкивала. "Получу свидетельство о расторжении брака и… – думал я. – Дальше развитие событий перейдет полностью под управление матушки…".
Подошла
– Куда без очереди? – прохрипел я.
– Участник войны. – сказал, подвернувшийся под горячую руку, старикан.
– Когда вы все передохнете?! – прокричал и, мгновенно испугавшись трости ветерана, подхватил Терезу Орловски: "Быстро сваливаем!".
– Мама, знаешь кого я сегодня встретил?
Встретил я сегодня Жуму Байсенова. Он бы меня не узнал, не обрати внимания на него я сам и если бы не вспомнил, как четыре года назад о говорил о нем Шеф. Друг детства окончил Крагандинскую школу милиции, работает следователем в РОВД.
Матушка не забыла Жуму, его семью.
Друзья детства существуют для того, чтобы о них больше вспоминать, случайные встречи с ними не всегда повод для возобновления отношений.
Жума про наше детство не вспоминал, но не прочь вновь как-нибудь встретиться. Обменялись телефонами.
Мама, узнав, что Байсенов признан одним из лучших следователей города, удивилась.
– Надо же, сын рабочего и такой умный. – сказала она.
Братья Дживаго выучились на авиаторов и где-то летают.
Более-менее определенное что-то слышал про Эдьку. Знаю, что последние годы работал в Мангышлакском авиаотряде, что первого сына он назвал в честь старшего брата Андреем. Оксанка, их младшая сестра вроде как ушла в журналистику.
Дядя Толя и тетя Валя по прежнему живут в Алма-Ате.
Встреча с Жумой дала повод еще раз убедиться: ничего не изменилось. Не знаю как другие, но твердо убежден, кроме как выпить, я не знаю чего хочу.
"Все те бесчисленные дела… – так кажется, писал Лев Толстой, – в действительности нам не нужны". Его Ерошка говорил хорошие слова:
"Пей – трава вырастет".
Вчера приходил Зяма. Почти год не виделись. Ни шуток, ни прибауток, совсем задумчивый стал. Толян предложил дернуть по чуть-чуть. Пошел с нами на Весновку и Серик Касенов.
Я наябедничал на Мулю.
– Весной у меня вышла статья в газете, а твой кореш воспринял ее как конкурент.
– Не удивительно, – Зяма усмехнулся. – Этот человек давно все позабыл. Когда припрет, боюсь он и не вспомнит, где его "я".
– Толян, в ноябре в "Просторе" должен выйти мой очерк. Там и про тебя написано.
– Хоп майли. Не забудь подарить один экземпляр.
Про то, что Зяблик в материале не обозначен ни именем, ни фамилией, я не сказал. Почему я так сделал? У Зямы нет положения, и калбитизм в себе мне не побороть.
Еще не было и пяти часов, литр водки оказался столь малым, что хотелось еще поговорить, но денег не было. Мы с Сериком
Толяна до дома, вернулись на работу, я раздобыл десятку и не медля позвонил Зяме. Держал трубку минуты три. К телефону никто не подошел. "В клуб, наверное, пошел". – подумал я.
Иван Падерин
Отца моего крупно обманывали два раза. Наверное, тогда-то он жалел, что не выбился в начальники.
Первый раз казачнул его мамин дальний родственник, известный в республике фронтовик. Матушкиному родичу сделал литературную запись фронтовых воспоминаний местный писатель из русских. Воин по-свойски предложил папе перевести рукопись на казахский. Герой войны казахского не знал, но решил, что ничего дурного в том нет, если авторство казахской версии по неоспоримым заслугам героя перед
Родиной перейдет к нему. Что, мол, отец мой повозмущается и осознает свою беспомощность.
Так оно и вышло. Отец доказывал в издательстве, что фронтовик не знает казахского и хотя бы поэтому не имеет присваивать себе авторства перевода воспоминаний. Собрался папа писать в ЦК. Мама отговорила его. Заслуги ее родича настолько велики, что жаловаться бесполезно.
Второй раз папа обмишурился в эпизоде, связанном с рукописью о казахском борце Кажимукане. Самое обидное, что с борцом обвел его вокруг пальца уже не героический человек, а средней руки деятель физкультурного движения. Видимо, отец где-то дал пенку и не во всем был чист в истории с книгой о Кажимукане, но как бы там на самом деле не было, он вновь элементарно лопухнулся.
Макс близкий друг Марадоны и сын бывшего зампреда общества
"Знание". В его доме, как он рассказывает, иногда вспоминают мою маму, про моего отца, судя по некоторым его ретрансляциям, максовские предки не говорят.
У друга Марадоны повадки молодежного активиста и школьного отличника. Институтский народ знает: Макс честен, ему можно верить.
Мало того, сын бывшего зампреда общества "Знание" искренне верит, что плохие люди, если они даже и существуют, то их ничтожно мало. В моем мнении сие суждение отдавало не столько идеализмом, сколько слащавостью. Окружающим позиция Макса нравилась. Почему, по мнению некоторых мужиков и женщин, ему следовало держаться подальше от
Марадоны. Кэт и Орловски прогнозировали, будто замсекретаря комитета комсомола Макса погубит.
Мужчину и женщину сближает не только постель.
Марадона, как я уже отмечал, женщина сильного характера, большого житейского ума.
Расхожая банальность "характер – это судьба" плохо овеществляется, если личность полагается только лишь на наличие характера, не прилагая стараний оказать помощь самому себе. Гордыня, вещь неплохая и полезная, если она никого не задевает. Только на то она и гордыня, чтобы кому-то от нее завсегда перепадало. Заместитель секретаря хорошо переносит колкости и при этом демонстрирует свое превосходство над окружающими. Кто ей вбил в голову, что она женщина голубых кровей неизвестно, но мало кому понравится, если человек считает окружающих ниже себя.