Чрезвычайное положение
Шрифт:
Проснувшись на следующее утро, Эндрю увидел, что в окно спальни струится солнечный свет. Рядом на кровати тихо похрапывал Эйб; рот его был слегка приоткрыт. Эндрю было не до своего приятеля. Настроение препоганое, голова побаливает. Он с трудом приподнялся и начал искать свои ботинки.
На стуле валялся халат Руфи. Он неторопливо надел его и отправился в ванную. Заглянув в зеркало, он ужаснулся своему виду. На щеке — здоровенный синяк, глаза налились кровью, губы распухли. От головной боли и тошноты было одно спасение. Эндрю засунул два пальца в рот, и его вырвало. После этого ему стало много лучше, и
Ушибы его горели от воды. Внезапно он вспомнил, как накануне вечером принимал душ на квартире у Руфи. Нет, это было в понедельник. С тех пор произошло множество событий. Ему стало лучше, тело благодарно отзывалось на теплое прикосновение воды. Он принялся напевать про себя «Черного бычка». Потом быстро ополоснулся и вылез освеженный. Вытерся полотенцем с головы до ног, накинул халат и вышел из дома. Земельный участок Альтмана простирался на триста ярдов в сторону Лотосовой реки. Земля поросла свежей зеленью, от нее пахло травою и влагой. Эндрю сделал глубокий вдох: чистый, прохладный воздух щекотал ноздри. Под ногами лежала роса, почва была влажная и плодородная. Ах, отчего жизнь всегда не может быть такой? «Почему вся жизнь — мученье?» [Цитата из поэмы английского поэта А. Теннисона «Едоки лотоса».] «Аллегро». Счастливый человек. Да, как вступление к бетховенокой «Пасторали». Гимн утренней заре. «Но вот и утро в розовом плаще росу пригорков топчет на востоке»[В. Шекспир. Гамлет, акт I, сц. 1. (Перевод Б. Пастернака.)]. «Гамлет». А теперь, ребята, вы непременно должны понять и оценить, как умело изображает Шекспир природу, которая как бы сострадает переживаниям героев. Возьмите, к примеру, «Юлия Цезаря»: «Комет не видно перед смертью нищих» [В. Шекспир. Юлий Цезарь, акт II, сц. 2. (Перевод О. Мандельштама.)]. Как далеко, черт подери, сейчас школа! Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как он в последний раз был в классе. Бедный Элдред! Эти мерзавцы считают, что он ответствен за политическую деятельность учителя. Он даже не подозревал, что юноша так привязан к нему. А надо бы давно заметить! Давным-давно. Когда «черный бычок поскакал на лужок».
Он вернулся в спальню, насвистывая, и увидел, что Эйб уже пробудился и сидит в одном нижнем белье.
— Доброе утро!
— Утро доброе, сэр!
— Отчего у тебя такой счастливый вид?
— Не знаю. Просто я пою песенку.
— А как ты себя чувствуешь?
— Тело еще ноет, но, в общем, чувствую себя гораздо лучше, чем вчера. Я выходил на улицу, отдавал дань природе.
— Зачем же на улицу?
— Не шути так вульгарно. Я любовался зеленью, и птицами, и росой…
— Какое приятное высокоэстетическое занятие!
— Ты же знаешь, у меня имеется душа.
— Кто бы мог подумать такое?.. Кстати, Эндрю, — сказал Эйб серьезно, — я должен принести тебе извинения.
— За что?
— За прошлую ночь.
— Не совсем понимаю.
— Ну помнишь, у Браама?..
— А, ясно.
— Я вел себя по-ребячески.
— Во всяком случае, довольно странно.
— Иногда со мной бывают такие вещи, и я не могу сказать, чтобы этот псевдополитик и псевдобогема действовал на меня вдохновляюще.
— Да, Браам как будто поддразнивал
— Интересно, арестовали его?
— Он был бы глубоко разочарован, если нет.
— Что ж, Джастин получил, чего добивался.
— Да, к сожалению.
Кто-то тихо постучал в дверь. Эндрю весь напрягся в ожидании Руфи. Не изменилось ли ее настроение? Эйб быстро скользнул под одеяло.
— Войдите, — сказал он.
Это была миссис Альтман; она принесла им две чашки кофе на подносе и несколько номеров «Кейп таймс». Лицо у нее было приятное, озаренное робкой улыбкой. Оба они были еще незнакомы с хозяйкой.
— Доброе утро, — тихо поздоровалась она.
— Доброе утро. Если не ошибаюсь, миссис Альтман.
— Да, верно.
— Я Эндрю Дрейер, а этот человек, который прячется под одеялом, — Эйб Хэнсло.
— Я много слышала о вас от мужа.
— Мистер Альтман еще здесь?
— Нет, он уехал на занятия, но просил вам передать, чтобы вы располагались как дома.
— Спасибо. Извините, что побеспокоили вас в такое раннее время.
— Не стоит об этом говорить. Мы все понимаем.
Она ушла так же тихо и несмело, как появилась.
Приятели отхлебывали кофе, проглядывая газетные заголовки. Внезапно Эйб положил газету на стол.
— Скажи, а ты дал себе труд подумать, как нам быть дальше?
— Угу, — пробормотал Эндрю, не поднимая глаз.
— Не можем же мы торчать тут бесконечно?
— А что нам еще остается?
— Уехать.
— Куда?
— В Басутоленд.
— Всем троим?
— А почему бы и нет?
— А ты всерьез думаешь, будто нам удастся проехать более тысячи миль и не попасть в руки полиции?
— Попытка не пытка.
— Я должен подумать над этим. А пока меня вполне устраивает этот дом.
— Может быть, ты и прав.
Эйб посмотрел на него беспомощно и вылез из-под одеяла.
— Я чувствую, мне надо охладиться под душем.
И он ушел. Эндрю распаковал вещи и тщательно оделся. Причесавшись, он совсем успокоился и вошел, посвистывая, в кухню. Он все еще немного прихрамывал. Руфь выглядела довольно симпатично: блузка и эластичные брюки в тон. Она готовила яичницу. Миссис Альтман в это время подметала пол в другой комнате. Эндрю подкрался на цыпочках и чмокнул Руфь в щеку.
— Доброе утро, дорогая.
— Доброе утро, — ответила она холодно.
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно.
Он ждал, что она справится о его самочувствии, но все ее внимание было занято яичницей.
— А я чувствую себя чудесно, — выпалил он, решив, что ничто не испортит ему настроения.
— Да?
— И умираю от голода, мечтаю о яичнице с беконом.
— Яичница почти готова.
— В чем дело, моя дорогая?
— Ни в чем, — ответила она, отворачиваясь.
— За что мне такая немилость?
— Неужели не догадываешься?
— Обиделась на вчерашнее?
Она закусила губы и не сказала ни слова.
— Извини, если чем-нибудь оскорбил тебя.
— Я ни на что не жалуюсь.
— Ты знаешь, я не хотел бы причинить тебе боль.
— Я не жалуюсь.
— Не хотел бы причинить боль ни сейчас, ни в будущем.
Она молча продолжала свое дело. Эндрю примостился за столом, намереваясь читать газету. Эйб вошел озабоченный.
— Доброе утро, Руфь.