Чрезвычайное положение
Шрифт:
— Доброе утро, Эйб. — Она улыбнулась вымученной улыбкой.
— Я пробовал позвонить своей матери.
— И что?
— Никто не подходит к телефону, только бесконечные гудки. Очень странно!
— Может быть, она пошла в магазин? — предположил Эндрю.
— В такое время навряд ли. Что ж, пожалуй, это даже к лучшему, что мы с ней долго не увидимся. Позвоню ей попозже.
Глава десятая
После завтрака все трое перешли в гостиную. Миссис Альтман осведомилась, не надо ли им чего-нибудь, и, получив отрицательный
— Ни слова о полицейских налетах, — сказал он, перелистывая газету.
— Слишком рано, — ответил ему Эйб. — Если только они не играют в молчанку.
— Как ты думаешь, много народу арестовано?
— Мы с тобой можем только догадываться. Но я полагаю, они далеко еще не кончили.
— Стало быть, нам долго придется скрываться?
— Похоже на то. Как насчет моего предложения?
— Какого предложения?
— Уехать немедленно.
— В Басутоленд?
— Да.
— С какой стати?
— Выехав за пределы Южной Африки, мы будем в безопасности. Оттуда уже не выдают политических преступников.
— Ты говоришь так, словно ты в полном отчаянии.
— Положение, и правда, отчаянное.
— Если у меня есть право выбирать, я предпочел бы остаться здесь.
— Это твое дело, но ты забываешь о Руфи. Честно ли ты поступаешь по отношению к ней?
— Руфь должна сама принять решение.
Эндрю метнул на нее быстрый взгляд и заметил, что ее внимание занято отнюдь не журналами.
— Представь себе, я подумал и о ней.
— В самом деле? — спросила она.
— Да. А что предлагаешь ты, моя дорогая?
— Разве тебя интересуют мои соображения?
— Перестань, Руфь.
— Если у меня есть право выбора и мое мнение хоть что-нибудь значит, я хотела бы вернуться к себе домой.
— Послушайте, — начал Эйб. — Это же безрассудство. Особое отделение еще продолжает свои налеты. Если объявят чрезвычайное положение, вас могут мариновать в тюрьме до второго пришествия. Ваши отношения с Эндрю ставят и вас под подозрение.
— Я это понимаю.
— Подумайте о своих родителях, о своем будущем, наконец, о самой себе.
— Я уже подумала.
— Ведь вы можете погубить свою жизнь. Почему бы вам не вернуться на некоторое время в Веренигинг?
— От души поддерживаю это предложение! — воскликнул Эндрю, поднимаясь.
— Ты все еще пытаешься отделаться от меня? — накинулась она на него.
— Я желаю тебе лишь добра. Пойми же в конце концов, Руфь, никому не известно, что еще может произойти.
— В этом я отдаю себе полный отчет.
— Газета уверяет, что все спокойно, но это лишь вопрос времени, когда последует новый взрыв: новый Шарпевиль или Ланга.
— Но
— Ошибаешься, Руфь. Прежнее уже не вернется. Мы достигли поворотного пункта. Может быть, и наступит внешнее спокойствие, но внутренние трещины сохранятся, и их будет все больше. А временами будут разражаться небольшие взрывы, вроде Шарпевиля и Ланги, а потом все взлетит на воздух, и мы можем попасть в самое пекло.
— А в Веренигинге я буду в безопасности?
— В большей безопасности, чем здесь.
— Шарпевиль недалеко от Веренигинга.
— Но ты будешь со своими родителями.
— А это предпочтительнее, чем быть с возлюбленным?
Эндрю беспомощно опустился в кресло.
— Ну, попробуй же понять меня, Руфь.
— Т-с-с-с, — сказал Эйб, прижавшись ухом к приемнику. Диктор кончил какое-то объявление, и он прибавил громкость Раздалось выжидательное шипение.
— Что там передают? — спросил Эндрю.
— Тише! — шикнул на него Эйб, взволнованный.
Голос диктора послышался снова — ровный и бесстрастный.
«…Повторяю экстренный выпуск последних известий. Тысячи африканцев движутся из Ланги в Кейптаун. Сообщаю, что колонны собираются на Де-Вааль-драйв. В город прибывают полицейские подкрепления. Предполагают, что африканцы направляются к полицейскому участку ни Кпледпн-сквер, чтобы потребовать освобождения лидеров, арестованных сегодня перед рассветом. На этом мы заканчиваем передачу известий… Продоло/саем наш концерт латиноамериканской музыки…»
Выключив радио, Эйб удивленно воззрился на Эндрю и Руфь. Наступило минутное молчание.
— Ну, я поехал! — решительно воскликнул Эндрю.
— Что-о?
— Я еду на Каледон-оквер.
Он поднялся с кресла.
— Не валяй дурака! — почти закричал на него Эйб.
— Я возвращаюсь в город.
— В таком состоянии? — запротестовала Руфь.
— Я вполне могу вести автомобиль.
— Пожалуйста, останься, Энди, — сказала она с беспокойством.
— Я отправляюсь сейчас же.
Эйб и Руфь обменялись беспомощным взглядом.
— Прошу вас, Эйб, отговорите его от этой глупости.
— Эндрю, — попытался урезонить его Эйб, — положение опасное. Благоразумнее остаться здесь.
— Я уезжаю немедленно. Можно, я возьму твою машину, Руфь?
— Энди! Ради бога…
— Ты поедешь со мной, Эйб?
— Ты совсем ополоумел.
— Так поедешь?
— Что ж, пожалуй, я поеду.
Глава одиннадцатая
Эйб стремительно вел машину сквозь городские предместья. Эндрю сидел возле него возбужденный, но безмолвный. Всюду вдоль шоссе сновали белые и цветные: всеобщая забастовка заставила их приняться за черную работу — они торговали газетами, развозили молоко, подметали конторы, заправляли машины бензином, передавали поручения, убирали улицы. Их поразило зловещее затишье в южных предместьях. Рондебос и Розбэнк были погружены в траур. Все вокруг казалось вымершим, пока они не подъехали к Мобрею, где над головой у них прогудел вертолет, летевший к Каслу.