Чтение мыслей. Как книги меняют сознание
Шрифт:
The feminist «we» is always and only a phantasmatic construction, one that has its purpose, but which denies the internal complexity and indeterminacy of the term and constitutes itself only through the exclusion of some part of the constituency that it simultaneously seeks to represent. The tenuous or phantasmatic status of the «we», however, is not cause for despair or, at least, it is not only cause for despair. The radical instability of the category sets into question the foundational restrictions on feminist political theorizing and opens up other configurations, not only of genders and bodies, but of politics itself[25].
Даже этот абзац, по мнению Карлы, указывает на противоречие. Оно заключается в очевидном существовании феминистского мы (в его существовании Карла абсолютно уверена, поскольку оно кажется ей необходимым условием существования феминизма — по меньшей мере как конструкта) и одновременной абсолютной нестабильностью значения этого самого мы. У Батлер одно явно не исключает другое. Однако когда Карла пытается это понять, у нее начинает болеть голова. Тем не менее она решает довериться лихорадочной серьезности
* * *
Этой ночью Карла плохо спит, текст крутится в ее сознании. В четыре утра она резко просыпается: сложные размышления Батлер касаются центрального аспекта ее собственной жизни! Карла еще не может подобрать правильные слова, но ей ясно как божий день, что это именно так. На душе становится радостно. Карла встает, наливает на кухне бокал вина, садится в кресло и смотрит в окно на темнеющую листву каштанов на заднем дворе. Делает глоток и пытается сформулировать в голове мысли, с помощью которых сможет осознать, что имеет в виду. Она представляет, будто говорит с подругой, поскольку если кто-то и способен ее понять, то это Тами. Карла думает: «Батлер описывает мою центральную жизненную проблему, для которой я раньше не находила подходящих слов. Описывает ее через призму бытия женщиной, однако ее текст легко можно трактовать значительно шире. Проблема заключается приблизительно в следующем: общество и родители наложили на меня ограничения. Эти ограничения не тождественны моей личности, и все же они не исключительно внешние. Я чувствую и мыслю в их рамках, мое тело двигается в их ритме. В то же время существует часть меня, которая не согласна с этими ограничениями и совершенно правомерно стремится защититься от них. Моя интуиция — внутренний компас, главный из всех моих инструментов — досадным образом отражает как сами ограничения, так и попытки им сопротивляться. Поэтому совершенно невозможно сказать, стoит ли при принятии решений прислушиваться к интуиции. Во-первых, она иногда в действительности отражает мое хорошее, истинное „я“. Во-вторых, попытка побороть интуицию, даже если она несет в себе ограничения, — всегда своего рода насилие над собой. Однако слепо доверять интуиции тоже не стоит, так как зачастую это приводит — вследствие ограничений — к неверным, принятым из страха решениям. Я каждый день стою перед неразрешимыми вопросами. Страх опозориться в глазах наиболее классных одногруппников — приобретенная неуверенность или разумное предупреждение о том, что некоторые из этих людей на самом деле совсем не так уж милы? Антипатия к тому, как злоупотребляют заимствованиями мои преподаватели, — детская реакция протеста или политически осмысленное сопротивление высокомерному чванству элит? И то и другое в равной степени вероятно. В случае с Батлер даже возможно, что истинны оба варианта одновременно. Вот в чем заключается новая мысль, которая пришла мне в голову сегодня ночью в полусне: быть может, сверхсложные рассуждения Батлер описывают подобные удвоения? Быть может, и в моем случае противоречащие друг другу мысли истинны одновременно? Я еще не знаю, как такое точно выразить, но это важно!
По крайней мере с тринадцатилетнего возраста я начала сомневаться в своих решениях, так как поняла тогда, что родители и школа воспитали во мне неадекватные страхи, которые мне чужды. Когда я пыталась обсуждать эту проблему с подругами, они обычно говорили что-то вроде: „Просто прислушайся к внутреннему голосу!“ или „Подбрось монетку. Когда увидишь, как она падает, ты почувствуешь, чего действительно хочешь!“ Подруги не понимали, что моя проблема заключалась в отсутствии не внутреннего голоса, а доверия к нему. Они полагали, что где-то внутри есть чувство, на которое стоит положиться и которое можно обнаружить при помощи некой уловки. Я верила им. Верила, что, возможно, слишком глупа и поэтому не понимаю, чего хочет мое истинное „я“. С тех пор я мечтаю освободиться от оков дурацких ограничений и быть, наконец, самой собой. Однако если и то и другое истинно одновременно, тогда этого чистого, хорошего, истинного „я“ не существует, а есть только моя безграничная тоска по нему. Тогда существует только одно „я“, которое и истинно, и ложно. Может быть, из-за моего ненадежного внутреннего компаса я потрачу жизнь впустую».
Воображаемая Тами кивает. Однако Карла пребывает в растерянности: как ни странно, осознание невозможности предотвратить то, что она все испортит, действует утешающим образом. Возможно, эта проблема лежит вне зоны ответственности Карлы. Она решает перечитать книгу с самого начала. С этой мыслью она ложится в кровать, поворачивается на бок и засыпает.
Через несколько недель к Карле приходит осознание, что Батлер не предлагает готового решения, а только описывает проблему. Однако с той ночи Карла ощущает внутреннее раздвоение совсем по-другому. Батлер предоставила ее одновременному доверию и недоверию к себе право на существование. «Гендерное беспокойство» становится настольной книгой Карлы.
* * *
2016 год. Сидя в кресле для чтения, Карла укрывает ноги любимым мохеровым пледом и берет книгу Джудит Батлер «Ненадежная жизнь: сила скорби и насилия» («Precarious Life: The Powers of Mourning and Violence»), которую еще не читала. Ее партнер Нильс в соседней комнате проверяет контрольные работы. Карле нравится читать, зная, что Нильс работает рядом. Ей от этого уютно; к тому же, если ее что-то взволнует, она может зайти в соседнюю комнату и поделиться с ним. Нильс сначала нахмурится, а потом все равно позволит ей выговориться.
Джудит Батлер все эти годы сопровождала Карлу, и та уже давно без труда понимает смысл ее
Карла начинает читать эссе и сразу же настраивается на образ мыслей Батлер: «Насколько осмотрительно и обдумано она рассуждает! Как дружелюбна к людям! Она пишет, как, согласно Левинасу, лицо другого потрясает меня, заставляя прочувствовать его боль. Этот другой выбивает меня из колеи, вырывает из моего самодовольного эго и перемещает на более глубокий уровень бытия. Батлер вслед за Левинасом пишет, что лицо другого говорит мне: „Ты не убьешь меня“[26]. Однако в то же время лицо другого выступает провокацией: призывает меня в этот момент к насилию, даже подстрекает к убийству». Карлу обуревает какое-то неизвестное чувство. Она опускает книгу на колени, закрывает глаза и делает глубокий вдох. Это снова оно — чувство, которое она испытывает раз в несколько недель и затем снова забывает: Карла ощущает себя частью целого. Она находится в тесной взаимосвязи с остальным миром. Подобно капле в море. Прозрачной. Открытой. Счастливой от осознания того, что она — часть общего течения. Это самое прекрасное чувство в мире. Карла закрывает глаза и наслаждается открывшимся ей простором.
Смысл жизни Карлы заключается в том, чтобы изо дня в день понемногу подвергать себя все большему стрессу и благодаря этому постепенно и незаметно становиться все более сильной и непробиваемой. В какой-то момент — во время интересного концерта, отдыха на природе, превосходного секса, а иногда и чтения философской литературы — она делает глубокий вдох и вновь соединяется с простором. Иногда это чувство длится всего несколько минут, иногда — несколько дней. Это просто невероятно: Карле сорок шесть лет, и ей уже давно известно об ограничениях и просторе, однако в повседневной суете она постоянно забывает об этом знании. За ограничениями никогда не увидеть простора. В этот раз чувство вызвано характерным для Батлер приемом: она описывает — как это часто бывает — два противоположно направленных движения. Речь идет об одновременном желании пощадить и убить другого. (Сегодня Карла видит в этом гегелевский прием. Но несмотря на то, что Карла уважает Гегеля, парить на просторах знания вместе с Батлер ей удается гораздо лучше.) Утверждение, что оба противоположных желания могут одновременно присутствовать в душе человека, побуждает Карлу еле слышно вдохнуть. Батлер уже не раз удавалось добиться этого при описании противодействующих друг другу сил. Иногда при этом в душе Карлы сами по себе распутывались как небольшие, так и мощные гордиевы узлы. И все потому, что нечто, казавшееся ранее призрачной несообразностью, обретало очертания. Когда несообразности призрачны, они неосязаемы. Однако они вызывают у Карлы смутное чувство вины. Благодаря Батлер несообразности получают четкие контуры. Да, даже Карла уже ощутила это на себе: помогать кому-то и в то же время хотеть ударить, уничтожить его. Удивительно, что нечто столь простое, как разделение несообразности на два противоположных движения, может так сильно изменить мировоззрение Карлы и вызвать подобное облегчение. Если она понимает, что два движения происходят одновременно, ей не следует бороться ни с одним из них. Они просто образуют взаимосвязь, и тогда Карла может помыслить нечто новое. Она очарована тем, что появление этой мыслительной фигуры превращает ее в каплю в море. Это у Карлы замечательно получилось еще во время первого знакомства с Батлер, когда мотивы ограничения и простора были для нее менее важны.
Карла откидывается на спинку кресла и прислушивается к бушующему как океан чувству. Все люди нуждаются в таком чувстве, и многие, как и Карла, находят его в природе, музыке или сексе. Ощущение гнева и боли во время сеанса психотерапии также соединяет человека с простором. Однако Карла не знает никого, кроме себя, кто чувствует подобное при чтении книг Батлер. Ей знакомы несколько человек, которые обнаруживают это чувство при чтении Делёза или (еще хуже) Хайдеггера. В музыке Рихарда Вагнера или Селин Дион. Иными словами, в том, что Карла считает высокомерным, эгоистичным, лживым и поверхностным. Простор, по ее мнению, возникает при чтении философских произведений — как и во время сеанса психотерапии — через называние актуальной для человека, но еще не известной ему истины. Карле становится не по себе от мысли, что это чувство простора вызывается у ряда людей плохой музыкой или текстами Хайдеггера, поскольку, по всей видимости, такая музыка и Хайдеггер не противоречат их внутренней истине. Если это так, то, значит, существуют неприятные, потенциально высокомерные и даже лживые истины, ориентироваться на которые, с точки зрения Карлы, по меньшей мере недальновидно. Несмотря на это, она полностью отдается охватывающему ее чувству, ставшему с годами одним из наиболее прочных и, возможно, самых надежных измерительных инструментов ее внутреннего компаса, который по-прежнему одновременно показывает и верное, и неверное направление.
Карла допивает чай. Завтра она продолжит чтение. Сейчас она встанет и пойдет в комнату к Нильсу, оторвет его от работы и будет обсуждать с ним слова Батлер о том, что другой пробуждает в нас доброту и в то же время призывает к насилию и что это удивительным образом совпадает с мыслями Карлы. Вероятно, это справедливо и в отношении Нильса. Или он скажет что-то другое, не менее интересное по этому поводу. А затем они вместе пойдут в гостиную, откроют бутылку вина, и Карла будет вновь говорить о том, как странно, что некоторым людям нравится Хайдеггер и что они обретают чувство простора при чтении его работ. А затем Нильс будет говорить о музыке и просторе. Карла поднимается и складывает мохеровый плед. Внутренний компас, чья стрелка так часто указывает в двух противоположных направлениях, еще ни разу ее серьезно не подводил.