Что немцу хорошо, то русскому смерть
Шрифт:
Причем явно на публику в моем лице. Что-то интимно шепчет Федьке, периодически касаясь мочки его уха языком, а затем и вовсе прикусывает ее… Ему неловко, он то и дело уклоняется и раздраженно встряхивает своей лобастой башкой. Я наблюдаю за его реакцией, не отводя взгляда, и улыбаюсь. От этого ему и вовсе становится худо. Он резко встает и удаляется в сторону парилки.
Получи, фашист, гранату от советского бойца! Виктория Прокопьевна была бы мной довольна.
Ночевать Федор и его девица не остаются. Слава богу. Я бы не перенесла, если бы они в соседней комнате… Одно дело подслушивать Ксюху с ее
Со свистом.
Сразу наваливается все: и эта баба, которая так привычно и уверенно гладила Федькину голую грудь, и Павел, и просто усталость. Хочу уже идти и действительно лечь в постель, когда начинает гудеть дверной звонок. Хозяева удивленно переглядываются — они явно больше никого не ждут. Серджо идет открывать, а Стрельцов, как-то незаметно подобравшись ближе, тут же занимает такую позицию… В общем, даже мне понятно, что если кто-то нападет на Серджо в дверях, Стрельцов сумеет в нужный момент вмешаться. Но это оказывается Федор. Хромая входит в гостиную, обводит ее мрачным взглядом и плюхается на диван. Стрельцов окидывает его ироничным взглядом:
— Куда это ты свою девицу-красу дел? Убил и съел?
— Почему это?
— Смотришь как людоед.
— Она решила ехать на электричке.
— Ну да. На электричке-то оно конечно намного ловчее.
— Слышь, Стрелок? Отстань.
Стрельцов тут же демонстративно отступает в сторону, выставляя перед собой ладони и цитирует Кузнечика из фильма «В бой идут одни старики»:
— Тебя я понял, умолкаю, не то по шее получу и подвиг свой не совершу.
— Трепло ты, Стрелок.
— Не самый худший человеческий порок.
— Ты это на что намекаешь?
— Я? Боже упаси.
— Все. Брек, — с кухни приходит Ксения. — Чем оттачивать друг на друге свое спорное остроумие, лучше подумайте, что может означать сегодняшняя Анина встреча в аэропорту.
— Как, еще одна встреча? — Федор выгибает бровь. — О той, что состоится завтра, я наслышан…
— Брек, я сказала.
— Анька сегодня в Шереметьево Павла видела.
— Пить в самолете надо было меньше.
Вздыхаю.
— Федь, ты зачем сюда вернулся? С девушкой со своей поссорился, по темноте на электричке ее отправил… Зачем? Чтобы гадости теперь мне говорить?
— Ничего я не говорил, просто предположил…
— У тебя отлично получилось.
Ухожу. Не могу больше. Я не железная Виктория Прокопьевна. Когда он вернулся, я, дура, даже на что-то в очередной раз надеяться начала. На что, интересно?
Ксюха молча провожает меня в мою обычную комнату.
— Спи. Обещаю, что никто тебе не помешает.
Она что думает, Кондратьев будет ко мне ночью ломиться? Даже не смешно. Я оказываюсь права. Никто не мешает мне крутиться от бессонницы и думать невесть о чем. Уже далеко за полночь слышу тяжелые, прихрамывающие шаги, которые затихают у меня под дверью. Даже дышать перестаю, прислушиваясь. Какое-то шуршание. Все. Шаги удаляются по направлению к лестнице, а потом под окнами взревывает двигатель автомашины. Вскакиваю и бегу к дверям — точно, в щель подсунут сложенный лист бумаги. Включаю лампу у изголовья. Читаю: «Прости».
В растерянности даже переворачиваю
Глава 11
Утром Стрельцов вывозит меня в Москву. Мамы уже нет — ушла на работу. Хорошо. Не смогла бы сейчас весело трещать, рассказывая о своей поездке. Принимаю душ, переодеваюсь и навожу марафет. Смотрю на себя. Виктория Прокопьевна про такой вариант говорит: «В таком виде только к врагам ходить. Чтобы сдохли от зависти!» Ну и отлично. В конце концов, в обед у меня свидание.
Илья заезжает за мной вовремя. Машина у него дорогущая, сам он свежевыбрит, с изяществом носит костюм, что на самом деле умеют делать далеко не все мужчины, и благоухает вкусным одеколоном. Не кавалер — мечта.
Илья везет меня не в соседнее кафе, а, как говорит, в свое любимое. В пиццу на углу Страстного бульвара и улицы Чехова. Белые скатерти, вышколенные официанты. Очень много иностранцев. Наверно ещё и кормят хорошо. На цены в меню стараюсь не смотреть.
Рекомендует мне какую-то особую пиццу, приготовленную с пармской ветчиной и без томатной пасты, только с помидорами. Вкусно. Когда заканчиваем обедать, Илья, умильно глядя на меня, интересуется, произвел ли он достойное впечатление на этом нашем «можно сказать первом свидании» и может ли рассчитывать на снисхождение, а как следствие — на продолжение общения.
— У меня на завтра два билета в театр есть…
Ну точно мечта. Просто мечта мечтовская. Аж нереально. На выходе придерживает мне дверь, подает руку, помогая спуститься по ступенькам. И все это естественно, привычно. И точно — другой уровень, иной социальный слой. Улыбаюсь, одновременно поворачиваясь к нему лицом и тут же чувствую, как что-то резко ударяет меня в плечо и в бок. Даже не понимаю, почему вдруг начинаю падать, что за грохот слышу мгновением позже, из-за чего начинают визжать женщины вокруг, а Илья вдруг приседает, испуганно прикрывая руками голову.
Уже врач в скорой, которая приехала поразительно быстро, объясняет мне, что в меня стреляли. И на этот раз попали.
Потом хирург говорит, что мне повезло. Я повернулась к выстрелу правым боком. Пуля попала сначала в руку, раздробив кость, а потом ударилась о ребро. Оно, бедное, сломалось, но не пустило кусок смертоносного железа дальше.
Прибывший еще позже полицейский рассказывает, что по словам моего спутника, Ильи Черненко, в меня стрелял мотоциклист, который потом благополучно скрылся в потоке машин. Вяло (лекарствами меня накачали преизрядно) соображаю, что нечто подобное со мной уже когда-то было. Но тогда все решили, что стреляли в Павла, а не в меня. Значит, все-таки ошиблись?
Господи! Да когда же это кончится? Тридцать с гаком лет сидела как мышь норная, ничего со мной не происходило.
Самой большой травмой был сломанный ноготь. А теперь как плотину прорвало! И ведь я была совершенно уверена, что с того момента, как меня освободили из подвала в Акше, мне больше ничего не грозит. Все осталось позади. Нет?
Если вспомнить пантомиму, которую мне продемонстрировал Павел, то сомневаться в том, что стрелял в меня именно он, не приходится. Да и мотив у него есть.