Что-то кроме магии
Шрифт:
Квиринус выглядел спящим. Белоснежное белье постели, в комнате прохладно и чисто. Снейп не верил своим глазам: неужели такое сотворила безалаберная Трелони, демонстративно плюющая на быт? Впрочем, Сивилла по-прежнему куталась в шаль невероятной расцветки и хотя бы в этом не изменила себе.
— Ты придумал что-нибудь? — подалась она к вошедшему, едва он показался на пороге.
Не надо так смотреть. Не Бог, не Основатели, не Дамблдор — всего лишь зельевар с горой бесполезных корешков и звериной требухи. От тебя, Сивилла, и то больше
Прорицательница молчала.
— Я ничего не придумал, — он сел на край постели. Почему-то сразу задрожали руки.
— Тогда что ты собираешься делать? — насторожилась Трелони.
— Напроситься на чай под розовым абажуром.
Последнее, что он почувствовал, погружаясь в чужое сознание — кожа на висках Квиринуса была сухой и холодной.
* * *
Чайка закричала зло и пронзительно почти над самым ухом. Мокрый серый песок пружинил под ногами. Море?
Северус огляделся: да, так и есть — долгий прибой облизывал голый пологий берег, сизая вода вдали незаметно сливалась с небом... Это облака, или здесь у небес такой же скучный цвет? Теплый сырой ветер пах солью и водорослями.
Квиринус — прежний, без шрамов, — сидел в двух шагах от него, обхватив колени руками. Подол серой мантии засыпало песком. Северус сел рядом.
— Сколько мне там еще осталось?
— Дня два. Может, чуть больше.
— Отрави меня. Или еще что-нибудь. Устал ждать.
— Не стану я тебя травить.
— Понимаешь, я все помню, — Квиринус говорил, не поворачивая головы. — От первой до последней минуты. Как можно с этим жить?!
Блаженны честные идеалисты, ибо корят себя не только за свои грехи, но и за чужие.
— Ты не представляешь, с чем можно жить... А ты, по большому счету, даже не виноват. Это был несчастный случай при раскопках.
— Да. Первый месяц. А потом... Помнишь наш разговор о предназначении волшебника? Я подумал, что мне выпал шанс сделать что-то великое. Безо всяких оговорок. Думаешь, я не мог попросить тебя или Дамблдора помочь мне избавиться от Волдеморта? Северус, я не хотел! Его предложение поделиться со мной знанием я принял сразу и с восторгом. И ведь поначалу так все и было! Кошмар начался после приезда в школу...
Квиррелл замолчал и отвернулся. Вялая волна с шипением наползла на песок, и сейчас это был единственный звук в белесом безмолвии. Даже чайка и ветер куда-то убрались.
— Тебя Сивилла ждет. И я тоже. Возвращайся... Пожалуйста.
— Сивилле будет лучше без меня, — едва слышно проронил Квиринус. — А тебе я столько лишнего наговорил, что...
— Кое-что было совсем не лишним. И я бы хотел, чтобы ты иногда напоминал мне тот разговор.
Он старался говорить убедительно, но друг лишь уныло качал головой.
— А родители? — Северус почувствовал, что начинает злиться. —
Море незаметно подобралось к самым ногам. Мутная вода, бесконечная полоса песка, белый рыбий череп пялится черными дырками глазниц...
— Нет больше Квиринуса, — высохшими костями упали слова. — Кончился.
Пролетела чайка, шлепнула на песок белую кляксу.
— Подскажи-ка, с чем рифмуется «Квирин»? — Снейп зачерпнул пригоршню песка и лениво пересыпал его с ладони на ладонь. — С пингвином?
Квиррелл удивленно посмотрел на него.
— Вот собираюсь тебе эпитафию сочинить. В стихах, разумеется. Рифмач я хреновый, но для памятника из розового мрамора проза не годится, верно? Как тебе такой вариант: «Здесь покоится Квирин: трус, слабак и сукин сын»?
Серая мантия взвилась от возмущения.
— Я не слабак и не трус!
— Ну а как еще про тебя написать? — Северус смотрел на него снизу вверх совершенно серьезно. — Дело ты бросил, слова не сдержал, женщину, которая тебя любит, просто использовал... А когда припекло, струсил и сбежал в смерть.
— Лучше быть мертвым, чем опозоренным!
— Будешь и тем и другим, — Снейп тоже вскочил. — Уж я постараюсь!
— Сволочь!
— Да еще какая!
Что-то изменилось. Вернулся ветер, посвежел и окреп. Швырнул в глаза песком, заставив болезненно заморгать. Из-за этого бурно жестикулирующая фигура виделась расплывчато и гневные вопли сносило в море:
— Ублюдок! Мерзавец! Гадина слизеринская! Счастье твое, что у меня палочки сейчас нет!
А гадина и мерзавец в ответ смеялся, отплевывался от песка, тер глаза и продолжал хохотать, и ветру пришлось сильно толкнуть наглого весельчака, опрокинуть и скрыть в вихре взбесившихся песчинок.
* * *
Голова превратилась в пустой котел, внутри которого гуляла раскаленная железная мешалка. Северус сморщился и съехал с кровати на пол. От боли мутило, и почему-то особенно сильную тошноту вызывали огромные белые раковины на шали Сивиллы.
— Воды...
Основатели великие! Холодная, свежая, много... Сивилла-спасительница.
— Северус, у тебя получилось?
— Не знаю.
Когда в комнате возник третий голос, хриплый и чуть слышный, они не сразу поняли, что произошло.
— На дуэль вызову... Никаких эпитафий...
Потом стало шумно и бестолково. Трелони то заливалась слезами, то кидалась обнимать очнувшегося Квиринуса, грозя задушить его в слишком крепких объятиях. Примчалась радостная Помфри и с порога принялась допытываться, как все произошло; Пивз скакал по потолку и распевал непристойные куплеты собственного сочинения, в которых упоминался воскресший покойник. Сам бывший полупокойник, вцепившись обеими руками в пинтовую кружку, пил воду, в которую целительница едва успела добавить укрепляющие настойки.