Что вдруг
Шрифт:
Какая разница между ним и другими литераторами! Он и Александр Блок – два полюса.
Блок – это музыкальная лирика, это – хаос и стихия, ломающие форму. Гумилев – это форма, сковавшая хаос, это поэт зрительного образа. Блок пассивен в жизни, статуарен, мечтательно-созерцателен. Гумилев – энергичный, упругий, как пружина, мускулистый действователь, у него темперамент искателя, борца и смельчака. Всегда молчаливый и грустный Блок, медленный и сосредоточенный в себе, словно носящий роковые предчувствия, – весь он как-то вне жизни. Он проходит мимо нее, испытующе заглядывая ей в очи, читая в них темные пророчества. Слегка загорелый, женоподобно красивый и чуть надменный, он матовым, усталым, медленным голосом, слегка в нос и нехотя читает на литературных вечерах свои ночные, неуловимо струящиеся стихи.
Его поэзия– это вещание строго печальной от знания будущего древней Сибиллы. Взволнованный и опьяненный мгновением, он точно эллинская пифия, в полузабытье
А Гумилев… Весь он стальной, этот всегда безукоризненно одетый поэт, сильным гортанным баритоном читающий публично такие же, как он сам, кованые стихи. Он так любит точность, стройность, ясность и теорию. Он даже язык богов – поэзию хочет подчинить железному закону необходимости. Он считает поэта таким же цеховым мастером слова, как портного, живописца, ткача, мастером в лучшем смысле, мастером, преодолевшим технические трудности искусства, сознательным и образованным руководителем вдохновения. Он искренно считает возможным учить хорошо писать стихи, шлифовать сырое дарование. Он напоминает древних мастеров слова: миннезингеров, труверов и менестрелей, создавших стройную науку слагания песен. Леонардо да Винчи писал: “Сначала научись всему тому, что нужно для твоего искусства, а потом трогай души”, и Гумилеву, конечно, был мил этот девиз. Гумилев так любил преодолевать технические трудности словесного искусства, влагая свое вольное и безудержное вдохновение в старинные строгие формы сонета, терцины и октавы; он владел этими формами в совершенстве. И как не похож на него прихотливый, стихийный Блок, никогда не написавший ни одного сонета, не любивший скованных форм. В своем поэтическом творчестве Гумилев продолжает и ярко утверждает себя как человека необычных устремлений. Он весь в стародавних временах, в зловеще-хмуром Средневековье. У него всюду опьянение стариной и необычайным соотношением явлений. Образы рыцаря, пирата, отважного конквистадора, жреца, воина создаются им с особой любовью. Но эти древние персонажи он вплетает в странный, капризно-изысканный замысел. Вы читаете балладу Гумилева или лирическое стихотворение и никогда не знаете, к какой развязке приведет его беспокойная и пестрая фантазия» (Третьяков В. Светлой памяти Н.С. Гумилева (К годовщине его смерти) // Сегодня (Рига). 1922. 1 сентября; характерны аберрации увлеченного антитезой читателя – Блок, конечно, писал сонеты).
См. свидетельство частой собеседницы Блока в 1918–1921 гг.: «Все, что в современной поэзии не было “круглым”, то есть таким, где не за что “зацепиться”, находило отклик в сознании Блока. Но бывали случаи, когда бесспорный талант проявлялся в сочетании с неприемлемыми для Блока чертами этики и эстетики. И неприятие это переходило не в личную, а, я бы сказала, в гражданственную неприязнь. Так было с поэзией Н. Гумилева. <…> Про Гумилева: “Все люди в шляпе – он в цилиндре. Все едут во Францию, в Италию – он в Африку. И стихи такие, по-моему… в цилиндре”» (Книпович Е. Об Александре Блоке. М., 1987. С. 22, 73). Ср.: «Я спросил об основных причинах их вражды. АА сказала: “Блок не любил Николая Степановича, а как можно знать – почему? Была личная вражда, а что было в сердце Блока, знал только Блок и больше никто. Может быть, когда будут опубликованы дневники Блока, что-нибудь более определенное можно будет сказать”» (Лукницкий П.Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. I. С. 260). Позднее Ахматова находила разные, не невероятные объяснения – ср., например, запись 1926 года: «АА рассказывала, что читала в Москве только что изданные письма Блока, из которых видно, что Блок был под большим влиянием (биографически) Мережковских, и это подтверждает мысли АА, что враждебное отношение Блока к Гумилеву вышло из дома Мережковских» (Лукницкий П.Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. II. 1926–1927 гг. Париж; М., 1997. С. 61–62).
Чуковский К. Чудотворство любви // Литературная газета. 1965. 26 июня.
Полуироническое (писано в 1926 г.) резюме соратника Гумилева в этом эпизоде: «Когда “Цех” сверг соглашательское правление Союза поэтов, возглавлявшееся Блоком <…> и образовал собственное “фашистское” правление во главе с Гумилевым…» (Иванов Г. Собр. соч. в 3 тт. Т. 3. М., 1994. С. 271).
Лурье В. Маленькая столовая напротив
В 1917 г. Гумилев писал Ларисе Рейснер: «Как я жалею теперь о бесплодно потраченных годах, когда, подчиняясь внушеньям невежественных критиков, я искал в поэзии какой-то задушевности и теплоты, а не упражнялся в писаньи рондо, ронделей, лэ, вирелэ и пр. Что из того, что в этом я немного искуснее моих сверстников» (Гумилев Н.С. Полное собрание сочинений. Т. 8. М., 2007. С. 200).
Записки Института Живого Слова. Пб., 1919. С. 76. Поводом для обсуждения такой возможности были, по-видимому, сообщения об изобретении «машинки для мышления», комбинирующей слова (см., напр.: Машинка для писателей // Вестник литературы. 1917. № 1. Стлб. 14–17).
Блок А. Собр. соч. в 8 тт. Т. 7. С. 398.
Резонатором, а может быть, и источником блоковских настроений были суждения его родных и знакомых. См., например, письмо А.А. Кублицкой-Пиоттух к К.И. Чуковскому от 23 февраля 1921 г.: «Вчера Саша принес “Дракона”, издание цеха поэтов. Я прочла все эти стихи и поразилась их убожеством, сочиненностью, вычурностью, холодностью, ветхостью. <…> Но мне хотелось бы знать Ваше мнение о Осипе Мандельштаме, Ходасевиче, Лозинском и родоначальнике их Гумилеве. Мне все это представляется поэзией вырождения: писано зря, нарочито не из органической потребности и совсем не потому, что есть что сказать, а чтобы называться поэтом <…> Прочтите нам, Корней Иванович, напишите и прочтите, а не то ведь Эйхенбаумы всех их нарядят в тоги гениальности, этих бедняг, сидящих по уголкам» (Литературное наследство. Т. 92. Кн. 4. М., 1987. С. 317–318). Ср. сведения, собранные П.Н. Лукницким для «Трудов и дней» Гумилева: «1921. Апрель. Ал. Блок написал статью “Без божества, без вдохновенья”. Статья эта (Н.С. читал ее в рукописи) привела к разрыву личных отношений между Н.С.(?) и Ал. Блок <…> 1921. Май. Написал ответную статью на статью Ал. Блока “Без божества, без вдохновенья” С.Г. Каплун. Примечание. Статья не сохранилась» (Лукницкая В. Любовник. Рыцарь. Летописец (Три сенсации из Серебряного века). СПб., 2005. С. 320–321). Е.Ф. Книпович вспоминала три года спустя: «Надо сказать, что в это время Ал<ександр>Ал<ександрович> встречался с Гумилевым во “Всемирной литературе” и вел с ним нескончаемые споры, стараясь если не принять, то понять, найти что-нибудь живое и подлинное в credo акмеизма. Это не удалось, и тогда он согласился на предложение Чуковского и написал статью, которой несвойственное ему в последние годы полемическое заострение он объяснил тем, что “я десять лет слушал и старался, чтобы мне что-нибудь понравилось, и больше не хочу, пусть они теперь слушают”» (Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 293).
«АА говорила о Блоке, считая, что Блок, вдавшись в полемику, закончившуюся статьей «Без божества, без вдохновенья», поступил крайне неэтично и нехорошо. А Гумилева упрекнула в отсутствии чуткости, позволившем ему вступить в полемику с задыхающимся, отчаивающимся, больным и желчным Блоком» (Лукницкий П.Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. II. 1926–1927 гг. С. 151).
Литературное наследство. Т. 98. Кн. 2. С. 423.
Письмо А.М.Ремизова к Гумилеву от 2 февраля 1909 г. (Гумилев Н. Полное собрание сочинений. Т. 8. М., 2007. С. 228).
РГАЛИ. Ф. 6. Оп. 1. Ед. хр. 135. Л. 187.
Кузмин М. Условности. Статьи об искусстве. Пг., 1923. С. 107.
Блок писал матери об этом сборнике: «У Гумилева мне многое нравится» (Блок А.А. Письма к родным. Л.; М. 1932. т. II. С. 196). См. также его письмо к Гумилеву от 14 апреля 1912 г. (Блок А. Собр. соч. в 8 тт. Т. 8. М.-Л., 1963. С. 386).
Гиперборей, 1913. № 7. Пьеса написана под несомненным влиянием драм И. Анненского. Ср. воспоминания Ахматовой о ее разговоре с Блоком 25 ноября 1925 г.: «АА вместе с Блоком выступала на Бестужевских курсах, где был закрытый вечер. Блок говорил АА, что “Актеон” (которого Николай Степанович перед тем прислал Блоку – в номере “Гиперборея”) ему не нравится» (Лукницкий П.Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. II. 1926–1927 гг. С. 31). Ср. об этом разговоре: «Блок <…> фыркнул на Гумилева» (Лукницкий П.Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. I. 1924–1925. С. 81).