Шрифт:
Из протокола беседы с судебным психиатром.
Знаете, у многих людей при словах "маньяк" и "психопат" возникает перед глазами образ типичного олигофрена со звероподобным лицом, который, мыча и пуская слюну, рыскает по лесу, одетый в замызганную рваную телогрейку, или же наоборот, тщедушного, робкого на вид сутулого мужичонки в очках и клетчатой рубашке, наподобие Чикатило, но эти образы далеко не всегда соответствуют действительности.
Впрочем, когда я впервые встретился с Калугиным, вид у него был действительно не вполне здоровый. Но это и неудивительно, учитывая его физическое состояние. Из подтвержденных диагнозов, помимо явного психического расстройства, у него целый букет сопутствующих: опухоль правой лобной доли, врожденная патология сосудов головного мозга, кровоизлияние в гипофиз, дегенеративные изменения позвоночника, да много чего еще, это вам, боюсь, ничего толком не скажет.
Я
Помню свое первое впечатление от встречи с ним. Неоднозначное впечатление.
Мне показалось, что его худоба граничит с истощением, однако, приглядевшись получше, я оценил мощную шею и рельеф плеч, это все явно свидетельствовало о том, что он, возможно, пренебрегает пищей, но при этом регулярно получает достаточную физическую нагрузку. По правой стороне головы от затылка до виска полукругом тянется шрам от осколочного ранения. Отличительная черта – уши: заостренные на концах, мочки приросшие к голове (выживший парень сказал: уши как у упыря). Кисти рук ухоженные, чистые, но ногти острижены до мяса, а на кончиках пальцев повреждена кожа, словно их неоднократно терли чем-то вроде наждачной бумаги. Предплечья сплошь испещрены старыми и свежими рубцами от ран, явно нанесенных самому себе – следы приступов аутоагрессии, которым он был подвержен с раннего детства. Изнутри от подмышек и до ладоней кожа покрыта цветными татуировками: сложный орнамент с вплетенными в него женскими лицами. Улыбка похожа на оскал: крупные тусклые неровные зубы, один клык выдается вперед – видимо, вырос поверх молочного в свое время. Голос молодой и даже временами приятный, но все звуки как будто вывернуты наизнанку, а когда он говорит, непроизвольно возникает ощущение, что во рту у него в два раза больше зубов, чем нужно, лицо бесконтрольно искажается от невралгии или просто нервного тика, верхняя губа задирается, как у огрызающегося животного. Выглядит откровенно больным и сильно старше своего возраста: кожа сухая, как у мумии, подбородок заостренный, искривленный костистый нос, на скулах нездоровый капиллярный румянец, на висках и на лбу резко выделяются вены. Глаза очень темные и блестящие, как вулканическое стекло, под ними глубокая синева. Взгляд либо нервозно мечется по комнате, либо замирает, веки наполовину смыкаются, словно человек готовится впасть в летаргию.
Исключая это, на непредвзятый, обывательский, скажем так, взгляд он мог показаться более чем адекватным. Не выказывал никаких признаков беспокойства или агрессии, хотя я рассматривал его в упор и вопросы задавал достаточно неприятные. А может, ему, напротив, приятно было на них отвечать, поэтому он так охотно шел на контакт.
Мне, с моим обширным опытом работы в сфере судебной психиатрии, он показался весьма любопытным человеком. Я знаю, звучит странно, но, поймите меня правильно: не всем моим коллегам выдается шанс поработать с серийным убийцей, вот я о чем. Тем более, сначала он проявлял открытость по отношению ко мне. Но это, повторюсь, было всего лишь первое, поверхностное впечатление, и оно оказалось не совсем верным. Как только мы приступили к более углубленной беседе, все изменилось. Буквально в течение десяти минут я отметил несколько явных признаков расстройства аутического спектра, как то: реверсия местоимений (он произносил личные местоимения точно так, как их слышал, не модифицируя их в зависимости от контекста), эхолалия (периодически он произносил слова и отдельные фразы, всегда в одном и том же порядке, не переставляя слова и не меняя интонацию, причем с ситуацией или предметом разговора это было никоим образом не связано). Речь безобразно поплыла, он хаотично менял местами слоги, больше половины сказанного я вовсе не мог разобрать, просил повторить, а собеседник очевидно начинал злиться. Может, поэтому не сложилось наше дальнейшее «сотрудничество», кстати.
Я не мог понять, как при таких ярко выраженных признаках психической недостаточности он вел вполне нормальную социальную жизнь, не вызывая ни у кого вопросов относительно своего состояния. Все без исключения знакомые Кирилла описывали его как совершенно вменяемого человека, социально адаптированного, эрудированного и полностью, стопроцентно, абсолютно нормального. После я понял, что личностью Кирилла он целиком компенсировал зачаточный аутизм, которым страдал Антон. Это редчайший случай в моей практике. В процессе разговора он несколько раз называл себя разными именами, упоминал поочередно об обеих своих личностях в третьем лице, причем поведение, манера говорить и даже выражение лица его менялось в один момент.
Поначалу он был подчеркнуто вежливым, подробно отвечал на все мои вопросы, даже самые щепетильные. А во вторую нашу встречу он вообще рта не раскрыл. Разве что единожды – чтобы плюнуть мне в лицо вместо приветствия. На допросах откровенно издевался над следователем, намекал,
Но вам лучше эту историю узнать от первого лица, я думаю.
Из воспоминаний Калугина.
Если бы раньше кто-нибудь сказал мне, что можно убить за меньше чем за два года десять человек и при этом остаться безнаказанным, я бы подумал, что речь о военных действиях в горячей точке, или что-то типа того.
Но я уже давно не на войне, однако на моем счету десять человек, десять женщин, если говорить точнее. Если бы я остановился на этом, я бы сейчас не рассказывал всю свою историю психиатрам из
Центра социальной и судебной психиатрии имени Сербского
, а написал бы от скуки книгу и отправил ее в издательство, и мне пришел бы ответ: слишком неправдоподобно, уберите половину трупов и добавьте по возможности любовную линию. Впрочем, любовная линия тоже присутствовала, из-за этого я и оказался тут.
Клинический психолог и судебный психиатр очень хотят услышать о моем тяжелом детстве, настойчиво расспрашивают о возможных психотравмах, полученных в ранние годы. Видел ли я, как мои родители занимаются сексом? Нет? Может быть, я жил напротив женской бани и бегал туда подсматривать? Нет? Тогда, должно быть, меня сманил на улице игрушками и сладостями педофил? Снова нет? Играл ли я в детстве только с девочками, преимущественно в куклы? Тоже нет? Возможно, я хотя бы вешал собак или отрывал крылья у мух? Хм, странно.
Вообще, конечно, мне было что рассказать. Хотя я не особенно понимаю, как это, по их мнению, связано с нынешним положением дел, ну да ладно.
Я закрываю глаза и возвращаюсь мыслями в свое детство.
Своего отца я никогда не видел, ни в живую, ни на фотографиях, у нас почему-то не было ни одного снимка дома. Мать никогда о нем не говорила, а когда я подрос и начал задавать вопросы, ответила резко и зло, что отец был очень плохим человеком, и на этом разговор был бесповоротно окончен, большего мне от нее добиться не удалось. Я уже был достаточно взрослым и подумал тогда, что он, наверное, бросил нас, ушел к другой женщине, и поэтому мама на него озлоблена. Поэтому расспрашивать не стал: маму я очень любил. Она была ласковой и красивой женщиной, медсестрой в онкологической больнице. К ней тепло относились и коллеги, и пациенты, я часто бывал у нее на работе, забегал после школы, когда был совсем ребенком, ибо приглядывать за мной было некому. Доктора и пациенты часто болтали со мной, рассеяно интересовались успехами в учебе, угощали конфетами. Замуж во второй раз мама не вышла, хотя за ней пытались ухаживать, на моей памяти, несколько неплохих мужчин, она была со всеми вежлива и приветлива, но на свидания не ходила, после работы сразу шла домой, держа меня за руку. Это воспоминание живо до сих пор – ее рука, маленькая, крепкая, пахнущая дезинфекцией, и вкус подтаявшего шоколада во рту.
Из родственников был еще дед, но я не хочу особо о нем вспоминать, но раз это нужно, то почему бы и нет. Он ненавидел меня с раннего детства, избивал чем под руку придется по поводу и без такового, называл выродком и еще разными обидными словами, смысл у них всех был примерно одинаковый – безотцовщина. Еще периодически называл недоноском и аутистом (но это не совсем правда, в раннем возрасте мне ставили диагноз – аутизм, но он впоследствии не подтвердился).
Я родился недоношенным, с задержкой внутриутробного развития и гипотрофией. Мама поведала мне как-то (чего ради, кто ее знает, может, не с кем было поделиться, подруг у нее не было), какое потрясение она испытала, когда к ей показали новорожденного – желтого, скрюченного, уродливого, всего в синяках, со свернутыми ушами и деформированным черепом.
В первые месяцы жизни мне прооперировали мозговую грыжу, но в память о ней со мной на всю жизнь остались головные боли. Я вообще рос не самым здоровым ребенком. Дед не уставал повторять, что лучше было бы меня оставить на попечение государства или вовсе удавить, чтобы не мучился.
Лет до десяти я страдал лунатизмом и энурезом, был подвержен ночным кошмарам, кричал во сне, а проснувшись, бежал к маме в кровать, с оглушительным ревом и в мокрых штанах. Дед орал из своей комнаты, чтоб я сдох и дал ему спокойно спать.