Чучельник
Шрифт:
– Спасибо, – улыбнулась она виновато. – Простите великодушно, что напугала вас.
К разговору о табакерке мы больше не возвращались.
Николя вернулся от исправника замерзший и злой – большую часть пути ему пришлось идти пешком. Его замечательная коляска была признана вещественным доказательством и числилась в деле под инвентарным номером 1. Николя грозил, что подаст на исправника в суд, но угроза звучала как-то вяло и неубедительно. Выпив по рюмочке рябиновой, мы отправились спать.
Спал я плохо. Тайна серебряных коробочек лишила меня покоя. А что, если табакерка и есть тот «знак отличия, который не должно выставлять
Забывшись полудремой, я кое-как дотянул до утра, а за завтраком, поблагодарив Винеров за оказанное гостеприимство, сообщил им, что уезжаю. На сборы мне понадобилось совсем немного времени, и никогда не терпевший долгих расставаний, вскоре я шагал по припорошенной утренним снежком дороге, и, несмотря на первые, весьма ощутимые заморозки, мне было тепло.
Я отмерил наверное, версты три, когда со мной поравнялась почтовая карета.
Мне обязательно хотелось навестить отца Михаила, и обсудить с ним поимку, а главное, личность убийцы, но Иван Иванович, уездный почтарь, любезно согласившийся подвезти меня до ближайшего городка, отговорил, уверяя, что теперь до весны движение в сторону дальних деревень совсем замрет. Разве что, барин какой примет запоздалое решение перебраться в город из стылой глубинки, туда, где по вечерам зажигают фонари, и где хоть каждый вечер можно вести приятную беседу с интеллигентными людьми, а не дичать, играя с собственным управляющим в подкидного. В словах Иван Ивановича был резон, и я подумал, что навещу отшельника по весне. Конечно, вскоре по этой же дороге проехал бы Николя, но поджидать его, замерзая, у дороги, было бы глупо и небезопасно. Вскоре мы проехали поворот, от которого было рукой подать до дома отца Михаила. Я хотел достать свою записную книжку, чтобы отметить время, когда мы проезжаем это место, и сразу понял, что чего-то недостает. Табакерка! Её не было.
II. Альжбета
Не раз и не два вспомнил я слова мудрого почтмейстера, сидя у себя в Стрешневке, изнывая и жирея от сытой и малоподвижной помещичьей жизни. В декабре заезжал ко мне сосед, помещик Ивакин. Передавал с оказией привет от Николая Винера, и письменное приглашение пожаловать к нему на квартиру праздновать Рождество. Я отказался, передав на словах, что после Пасхи обязательно навещу его.
Дважды я выбирался на охоту на зайца, но оба раза неудачно. В первый раз, откуда не возьмись, налетела снежная буря, такая сильная, что за секунды стало видно не далее собственного носа. Пришлось ни с чем воротиться домой. Во второй раз, моя любимая гончая Бэлза сломала ногу, бедное животное пришлось пристрелить. После этого случая я закрылся в своем имении до весны, пил грог и читал философские книги.
Но, едва в воздухе появился терпкий запах весны, все изменилось: словно очнувшись от спячки, я ощутил всю бесполезность и отвратительно-однообразную трясину своего существования. Мне безумно захотелось приключений, событий, опасности! Я был готов бежать из дома налегке, куда глаза глядят, но у меня остались незавершенные дела, забыть о которых не было никакой возможности.
Пасха в этом году выдалась ранней: в лесу до сих пор лежал снег. Но я не мог, не хотел дожидаться и с первой же каретой почтового ведомства отправился в сторону Фирсановки, дабы навестить отшельника Михаила. Кроме меня, в этой карете разместились помещик Ивакин с супругой и красноносый мужчина средних лет, в форме курьера по особо важным поручениям. Не успели мы проехать и пяти верст, как повозка завалилась на левую сторону. Почти тотчас посыпались проклятия кучера, и охи мадам Ивакиной. Однако, если
Кучер, к моему неудовольствию, грубо показал мне кнутом на обочину. Я нащупал пистолет, торчавший у меня за поясом, и был готов выхватить его, чтобы научить наглеца манерам, как вдруг услышал звонкий голосок:
– Лука, Лука, останови сей момент! – причем это было сказано с премилым акцентом, а слово момент с ударением на первый слог. За шторкой в окошке кареты я увидел очаровательное создание, похожее на сказочную принцессу. Лицо её, показалось мне смутно знакомым. Девушка сделала жест рукой, предлагая подойти ближе, что я и сделал.
– Кто Вы, и что делаете в лесу? – спросила девушка.
– Ехал в почтовой карете, Вы верно, проезжали мимо…
Она кивнула, и, показав на мои ноги, сказала:
– Вы насквозь промокли, у Вас усталый вид. Так можно простудиться, и…
– Альжбета! – раздался недовольный голос, слишком низкий для женщины, но высокий для мужчины.
Девушка повернувшись, ответила тихо что-то по-польски, после чего знаком пригласила меня сесть в карету. Я, учтиво поклонившись, поспешил принять приглашение.
Внутри, помимо Альжбета, находилась пожилая дама лет сорока пяти. Слишком большой горбатый нос и круглые глаза делали её похожей на сову. Признаюсь, что я за всю жизнь не встречал такого замечательного носа, должно быть, он стоил ей слишком дорого. Руки бонны были спрятаны в пушистую белоснежную муфту, которая разительно контрастировала с потрепанной каракулевой пелериной.
– Позвольте представиться! Алексей Опалинский, ротмистр в отставке! – отрекомендовался я.
– Какой Важный пан – хихикнула девушка. – А у меня, в отличие от Вас, пока нет чина.
– Альжбета! – прошипела «сова».
– Что я особенного сказала, тетя? Ах, да. Это моя тетя – графиня Херцигова. А я, как Вы, наверное, уже догадались, просто – Альжбета.
Мне было приятно беседовать с юной путешественницей: она оказалась очень умна и остра на язычок. Выяснилось, что в Санкт-Петербурге у нас есть несколько общих знакомых, и я, к стыду своему, не мог удержаться от смеха, когда Альжбета изображала их чванливые позы. Разумеется, тетушке все это было не по нраву, и она время от времени шипела из своего угла кареты.
Ход лошадей стал мягче, и я посмотрел в окно: густой лес подступал к дороге так близко, что сучья царапали карету. Я не узнавал этого леса, и этот факт не мог не насторожить. Альжбета уверила меня, что осенью этот лес выглядит иначе.
Конечная цель обеих дам была усадьба фон Швейгеля, в пригороде К*. Я знал этот дом, и был несколько наслышан о хозяине, как о человеке строгих правил, хотя и не без странностей. Выходило, что я еду в нужном направлении, и я на некоторое время успокоился.