Чудесные дни в «Ужиках»
Шрифт:
— Не думаю, что Маркуша в халате осмелился бы выйти за ворота, — я незаметно вытер пот со лба и старался говорить спокойно, не показывая, как запыхался. — Этот франт в городе даже в магазин наряжался, а в школу так вообще галстук-бабочку надевал. В бабском халатике на улицу он бы не вышел точно. Если ты не против, я Марка сам навещу? Заодно ещё один обед сварю.
— Знаешь, ты свари, да покарауль его до моего прихода. Хочется остаться сегодня сытым наверняка.
Я оставил Нику сухарей и воды, потрепал по холке бдительного телёночка и заторопился домой.
К моему
Я вышел на улицу, хорошенько потянулся, вбирая в себя тепло и свет ласкового солнышка. Погода замечательная стоит, а вместо того, чтобы загорать и купаться, уже почти неделю живём в сплошной суете и напряжении.
Уже издалека я увидел стоящую на траве рядом с баней большую ванну, которая недавно нам служила прикрытием от разозлённых ос. Понятно, Маркуша решил подойти к стирке творчески, устроил на свежем воздухе большую прачечную. Но когда я подошёл поближе, то чуть не свалился от удивления. Такой силы мысли от друга я не ожидал! В мыльной пене отмокал… одетый в несколько слоёв одежды спящий Марк, а рядом стояла… Мурка, жадно лакающая из корыта мыльную воду.
— Моя ты родная! — я бросился обнимать и целовать ощипанную неумелым парикмахером (руки бы ему поотрывать) дойную подружку. — Ты живая! Целая! Невредимая! Марик! Ты это видел?
— Что видел? — мокнущий товарищ разлепил глаза. — Мурка? Гоша, как ты это сделал?
— Я думаю, это сделал ты. Быстро рассказывай, что ты там раскопал в своих портретах!
— Сейчас, сейчас! Была у меня одна мысль, — Марк под тяжестью мокрых многослойных одеяний с трудом выбрался из ванны и смешно поковылял в сторону дома. Сейчас он был похож на целиком заквашенную капусту, только что вынутую из бочки и истекающую рассолом.
Вся задняя стена сарая была плотно увешена портретами знахарки, деревенских старух, были тут и изображения мухоморок (и когда это Маркуша успел их нарисовать?), а в самом низу оказались развешаны те самые фотографии из шкатулки, которые я небрежно бросил в сенях за ненадобностью. Внимательно присмотревшись, я обнаружил, что на всех этих фото один и тот же человек, от возраста маленькой девочки вплоть до старенькой бабушки.
— Вот, смотри, — Марк показывал как раз на эти снимки, — я их расположил по порядку и стал изучать, как меняются черты лица с возрастом. И одна вещь меня просто поразила. Да что там поразила! Мой мозг чуть не взорвался от напряжения, и тогда я решил отвлечься и постирать.
— Давай уже, не тяни, рассказывай быстрей, что особенного ты здесь увидел, — я сгорал от нетерпения. Неужели мы так близки к разгадке колдуньиной тайны?
— Да ты что, Гоша? Разве не видишь сам? Обрати внимание на нос. Вот прямо смотри и рассказывай по порядку, что видишь.
— Смешная курносая сопелка, —
— Теперь смотри — у взрослой Варвары нос совершенно прямой и аккуратный, тут фас и профиль, — Марик показывал на средние фотографии.
— А у пожилой Вари кончик носа смотрит вниз, — я охотно включился в расследование, — на самой последней фотографии он уже очень низко, прямо над верхней губой. Это что же получается, человек стареет, и нос словно тянется к земле? — тут мой взгляд упал на портрет ведуньи и в сознании словно сверкнула молния, — Марик! Это сколько же лет этой Бабе Яге, если её нос нависает над нижней губой?!!! — я почти закричал и, сам испугавшись мысли, так внезапно родившейся в моей голове, зажал себе двумя руками рот.
У обалдевшего от такого невероятного открытия художника глаза стали похожи на два глубоких вытаращенных блюдца, челюсть отвисла, ноги задрожали и подкосились.
— Триста? Четыреста? — спросил он хриплым от волнения голосом, сидя на земле.
— Думаю, где-то так, — ответил я почему-то шёпотом и сел рядом.
Неожиданно ткнувшая мордой в макушку Мурка вернула меня с небес на землю. С мокрого, запакованного во всю нашу одежду Марка, стекала пенная вода, дома нужно наконец прибраться и проследить за едой, иначе нам грозит голодное существование. Открытие, которое мы сегодня сделали, конечно, потрясающее, но его мы обсудим вечером после ужина.
— Что-то я замёрз, — подал голос Марик, вставая и стряхивая прилипшие травинки с влажных брюк.
— Хоть ты и одет в несколько слоёв, всё же мокрый и стоишь в тени. И как тебе пришло в голову так мудрёно организовать стирку?
— Так это же элементарно — всё разом на себе намылил, замочил, потом сполоснусь, развешу посушить и готово, — хвастался дружок своей изобретательностью.
— Помощь нужна?
— Не, справлюсь сам. — растопырив руки и ноги Маркуша направился в сторону дороги.
— Эй, ты куда направляешься? Баня-то в другой стороне.
— А я тут подумал — чего воду в ванну набирать, если можно в озере сполоснуться. Проще и эффективней.
— Тогда не смею Вас задерживать, господин Архимед, — я театрально поклонился.
— Почему Архимед? — удивился Марк.
— Так ведь это он занимался погружением тел в жидкости и делал открытия. Смотрю на тебя и вспоминаю его, — я подмигнул другу и добавил, — смотри там, осторожней при погружении, не пойди ко дну под тяжестью гардероба.
Целый день, до самого вечера, я наводил в избе порядок — раскладывал разбежавшиеся по всему дома после недавних событий одеяла, чинил полку в шкафу и наводил в нём порядок, помыл полы, протёр до хрустального блеска окошки. Каждые пол часа я заглядывал в печь, чтобы убедиться, что наша еда всё ещё на месте. Интересно, это кто же в деревне так голодает, что решил регулярно объедать троих, тоже нуждающихся в пище, детей? Мурку пришлось доить прямо в избе, не оставлять же из-за дойки свой пост.