Чудная девочка
Шрифт:
Сначала при виде черной фигуры в монашеском платье с окаменелым красивым бледным лицом девочка вскрикивала от страха, но мало-помалу привыкла к суровой тетке. Живя в молчаливом замке, где давно не слышалось звука песен или радостного смеха, с течением времени маленькая Елизавета превратилась из веселого, резвого ребенка в бледное, тихое, задумчивое существо, которое редко шумело по-детски.
Постепенно девочка сильно привязалась к Клотильде. Елизавета редко видела кого-нибудь, кроме служанок и слуг, а их тоже приучили двигаться бесшумно, не смеяться
Когда Елизавета подросла, Клотильда де Рошмон начала ее религиозное воспитание. Девочка еще не умела хорошенько говорить, а уже знала легенды о святых и научилась молиться. Елизавета слышала ° чудесах и нисколько не удивилась бы, встретив одного из окруженных сияющим нимбом святых в великолепных тенистых аллеях парка или на цветущих лужках подле замка.
Елизавета отличалась большой чувствительностью и была одарена живым воображением. Поскольку всю ее жизнь заполняли рассказы о святых и мучениках, ей самой хотелось сделаться святой. Девочка подолгу бродила по саду, полному роз, спрашивая себя: что нужно сделать, чтобы одержать такую святую победу? Больше всего ее печалило сознание собственной слабости и робости. Она была до того застенчива, что порой страдала от этого, о чем окружающие и не подозревали.
Кроме того, Елизавета боялась, что для мученичества у нее не хватит мужества. Раз, желая испытать себя, бедняжка положила ручку на пламя зажженной восковой свечи. Но боль была до того сильна, что она не могла ее выдержать.
Елизавета отшатнулась, мертвенно бледная, и, обессилев, упала на стул. Она не могла дышать. Слезы бежали по ее лицу, а в душе было жестокое горе: она чувствовала, что не могла бы петь священных гимнов, если бы ее жгли на костре или подвергали другим пыткам.
По обыкновению французских набожных семей, ее посвятили Мадонне, и в знак этого одевали в белые платья с голубыми лентами. Тетка сшила ей платье монашеского покроя из белой шерстяной материи с простым голубым кушаком. Она не походила на других детей, но все-таки казалась очень мила. Ее нежное бледное личико и большие темные глаза имели кроткое и задумчивое выражение.
Когда она достаточно подросла, чтобы вместе с теткой навещать бедных (в то время ей только что минуло семь лет), Клотильда де Рошмон стала ее брать с собой, и, когда она входила в крестьянские дома, никто не боялся ее. Нет, напротив, все скоро стали обожать девочку, чуть не поклоняться ей, точно она действительно была святой. Малые дети сбегались смотреть на Елизавету. Иногда, окружив ее, они тихонько дотрагивались до ее белого платья с голубым поясом. А она говорила с ними так ласково, так кротко, что ребятишки приходили в полный восторг. Потом они долго вспоминали о ней и рассказывали разные истории.
– Маленькая мадемуазель,- говорили дети,- святая.
– А иногда над ее головкой видно сияние,- уверял кривоногий Модест, сын рыбака, которому Елизавета часто давала булочки.- Когда-нибудь ее белое платьице засияет,- прибавил он однажды,- а длинные рукава превратятся в белые пушистые крылышки. Она распустит
В суровом сером замке, в обществе тетки, без развлечений и детских забав прожила Елизавета до одиннадцати лет.
Как-то раз от Клотильды де Рошмон она узнала легенду о святой Елизавете. По преданиям в Тюрингии, в горах, в великолепном замке жили ландграф тюрингский и его жена, ландграфиня Елизавета.
Жесток и суров был ландграф, да, впрочем, в те суровые времена люди редко бывали мягки. Зато красавица ландграфиня отличалась ангельской добротой. Она помогала бедным, часто смягчала последние муки умирающих, молясь у их изголовья и смачивая каплями воды с вином засохшие губы страдальцев. Все окрестные поселяне обожали ландграфиню.
Однажды в зимнюю пору Елизавета возвращалась из церкви. Никто из домашних не знал, что она ушла к ранней обедне, и против обычаев того времени с ней не было ни пажей, ни слуг. Ее сопровождала только одна служанка. Дул сильный ветер, падали хлопья снега. И вот вдалеке от замка на повороте дороги ландграфиня увидела женщину и маленького ребенка. Одетые в лохмотья, они дрожали от стужи. Елизавета, не думая ни минуты, сняла с себя великолепное бархатное пальто на мягком, пушистом меху и закутала им мать и дитя.
– Что вы делаете?
– воскликнула служанка - Ведь вы непременно простудитесь. И что скажет господин ландграф?..
Но Елизавета только улыбнулась и молча указала на небо, точно говоря, что Господь Бог и святые помогут ей.
И действительно холод ей не повредил. Она пришла в замок, не озябнув, и никто из приближенных, горячо любивших ландграфиню, не сказал ее суровому мужу, в каком виде она вернулась. Это было счастьем для ландграфини, потому что ландграф настрого запретил жене помогать бедным.
В другой раз, летом, ландграфиня Елизавета узнала, что в близлежащей деревне очень больна женщина, больна от голода и истощения. Воспользовавшись временным отсутствием мужа, она уложила в корзину бутылку вина, колбасу, холодное мясо, картофель, булку и направилась в дом больной.
Каков же был ее ужас, когда у ворот замка возле подъемного моста через ров, она встретила мужа с толпой слуг и оруженосцев. Бедная ландграфиня, словно окаменев, остановилась перед разгневанным ландграфом.
– Что у тебя в корзине?
– грозно закричал ландграф.
– Розы,- ответила Елизавета.
– Открой, посмотрим, что за розы,-сказал ландграф своему оруженосцу.
И тот послушно откинул белое полотно, лежащее сверху корзины. Ландграфиня замерла, но, не услышав против ожидания потока гневных слов, посмотрела на корзину. В ней действительно были розы. Там, где прежде лежала толстая кровяная колбаса, рдели алые розы. Булка превратилась в белые розы, бутылка с искристым рейнским вином в золотисто-желтые, розовый картофель -в светло-розоватые тугие бутоны.