Чудные зерна: сибирские сказы
Шрифт:
— У меня в городу хоромы в три этажа, а красы такой нетути…
Велел приказчику разузнать: откель мастерство такое?
Тот выспросил всё о Митюше, доложил. Купец и решил Митюшу нанять, хорошие деньги заплатить, коли дом украсит. У него, вишь, своё на уме было… Женился он молодым на вдове — купчихе богатой. У той дочка была — Танюшка. Прожили они несколько лет, жена померла. Дочка сиротой осталась.
Купец сначала внимания не обращал — лишь бы под ногами не путалась, а как из неё, девчонки голенастой, красавица выросла, стал приглядываться, а потом
Явился Митюша к приказчику, тот оглядел его презрительно: мужик же сиволапый, а ишь как хозяина заинтересовал.
Повёл к купцу наверх. В это время из своей комнаты Танюша вышла, глазами с Митюшей встретилась. Тот и остановился, словно завороженный. Она покраснела, но глаз не опустила, ресницы лишь изредка вздрагивают. Приказчик заметил их взгляды, подтолкнул парня:
— Иди-иди, хозяин-то ждет…
Оглядел Митюшу купец, хмыкнул недовольно: «Больно молод!» На работу, однако, принял, деньги хорошие платить обещал.
Но Митюша о деньгах уж и не думал. Таня перед глазами стоит, к ней поближе быть хочется. Да и ей по душе Митюша, всё на глаза попасться старается. А то войдёт к нему в мастерскую, работой любуется. Митюша узор затейливый выточит, Тане подарит. Так день за днем, молодые друг без дружки не могут. Только Митюша думает: нужен ли он ей, ведь она из богатого рода… Как-то сказал:
— Заругает хозяин, коли узнает, что ко мне заглядываешь!
Она на него глаза вскинула:
— Али боишься?
— За себя — нет, тебя предостерегаю.
Но Таня взяла его за руку, молвила:
— За меня спокоен будь, себя береги. Селифану подлое дело совершить — только глазом моргнуть.
Вскоре о Тане с Митюшей прислуга засудачила. Дошло до хозяина, тот взбеленился, приказал Тане явиться. Та пришла, глядит в упор.
— Пойду, — говорит, — за мастера! И все тут!
Купец и так, и эдак! Дескать, голытьба без роду, без племени. Дивчина на своём стоит. Видит купец — сладу нет, затопал ногами.
— Убью, — кричит, — не потерплю его в доме.
Но приказчик зашептал ему на ухо:
— Тихо! Тихо, Селифан Иванович! За убийство — тюрьма, а рассчитаешь — свободен он будет, убегом обвенчаются. Мы его измором возьмём.
Купец и приказал мастера изводить, всякие каверзы устраивать.
А Митюше с Татьяной объявил:
— Поженитесь, когда работа окончена будет.
Молодые счастливы. Митюше последний венец украсить осталось. Значит, свадьба скоро.
На работу он скорый да умелый, дом не узнать стало: стоит, как терем сказочный, каждое окошко по краям словно снежинками усыпано, углы вензелем перекручены, будто змейка их обвивает, крыша резным карнизом, как бахромой, изукрашена. Каждый, кто ни пройдёт, остановится, полюбуется и уйдет изумлённый, будто услышал песню хорошую либо слово доброе. Лишь купец ходит насупленный —
— Только тихо чтоб.
Приказчик вызнал, когда мастер конёк к крыше прилаживать начнёт, Селифану доложил. Тот услал Татьяну в деревню к родственникам, попроведовать, мол, надо. Она и не подумала ни о чём плохом, попрощалась с любимым, со спокойной душой уехала.
А Митюша спешит, к приезду Тани работу завершить старается. Полез на крышу конёк приладить, да вдруг лестница подпиленная треснула, не выдержала тяжести и рухнула. Упал Митюша на спину, лежит недвижимый. Народ сбежался, хотели понести в дом, но Митюша попросил не трогать:
— Хочу, — говорит, — последний раз на творение своих рук поглядеть.
Оставили его в покое, лишь голову придерживают, чтоб удобней глядеть было.
Так и помер он. Приказчик, что Митюше лестницу подпилил, увидел на нём поясок узорный из змеиной кожи и снял:
— Ему таперича ни к чему, а мне впору будет, — и надел на себя.
А на следующий день Танюша приехала, спрашивает:
— Где Митюша мой?
Ей не говорят, все глаза опускают. Вскоре узнала, хотела руки на себя наложить. Но тут уж Селифановы слуги подоспели, из петли вытащили.
Селифан к ней с ласками, дескать, все равно жениха не вернёшь, а ты моей будь. Но Таня схватила нож, глаза сверкают:
— Подойди попробуй!
Селифан отскочил, как ужаленный.
Вскоре, как Таня Селифану отпор дала, он приказчику приказал в покои явиться. Ждёт, а того всё нет. Селифан удивился:
— Не было такого, чтоб Евстигней по первому зову не приходил.
Послал за ним кухарку, а та вскоре прибегла, кричит, причитает, словно полоумная, в глазах страх да ужас. Люди её успокоили. Селифана позвали. Тот:
— Чего базлаешь, дура, толком сказывай.
Кухарка, заикаясь, и рассказала:
— Подошла к дому приказчикову, в дверь постучала. Тихо. Дверь толкнула, зашла и чуть со страху не померла. Посреди комнаты приказчик лежит, распластавшись, а его змей огромный вокруг живота опоясал и душит. Я уж не разглядывала, бегом прямо сюда.
Селифан и прислуга не поверили, купец выругался:
— Он, так его распротак, пьяный, поди, дрыхнет. А тебе самой, видать, баба, с похмельных-то глаз змей кажется.
Но всё же Селифан к приказчику отправился, за ним все гурьбой. Зашли в дом и ахнули: лежит приказчик синий, будто задавленный, глаза у него выкатились. Тут, конечно, власти следствие учинили, ребят, Митюшиных приятелей, забрали. Но они ни при чём оказались, вскоре их выпустили.
А Митюшин поясок и Селифану приглянулся: с приказчика снял, по ремешку узор заструился, красками переливается. Но как надел, так немило ему стало: то услышит, как жена-покойница заплачет или Митюша умирающий застонет, а то вдруг приказчик удушенный, с синим лицом, из темного угла на него выглянет.