Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном (сборник)
Шрифт:
— Мы же люди, и вокруг тоже люди, и все примерно одинаковые. Нас кусают — мы кусаем, нам улыбаются — мы улыбаемся. Чтобы улыбаться, зарплату ведь получать не надо. И чтобы заботиться — тоже. Тем более о себе заботиться. Это же большое дело: избавить близких от переживаний по моему поводу. Самому не хворать и тем более не умирать. Не стоять на морозе в пальтишке на босо тело. Не садиться по пьяни за руль. Не гнать по скользкому и извилистому. Если же заболел или поломался, надо выздороветь и починиться. По двум причинам. Чтобы не расстраивать никого. И чтобы радовать кого-то. У каждого человека есть кто-то, кого надо радовать. А если нет, то надо срочно завести, а то глупо как-то все и бессмысленно.
Тема была опасной, но Насыр не мог остановиться, как на гололеде.
— У меня вот вокруг таких, кого радовать надо, полно. Жизнь тем и отличается от смерти, что ты живой и вокруг все живые. А если они еще родные и близкие — вообще повезло, считай. Тем более счастливые родные и близкие. А с чего им быть счастливыми? Потому что ты постарался. Вот я и стараюсь.
Дальше он рассказывать тем более не собирался, но рассказал. Как не рад мотаться мимо кассы предновогодним вечером, пока в багажнике все стынет. Как рад тому, что из-за поездки в Осинки и отсутствия там заказов забежал на местный рынок и урвал за щадящие деньги беспроводные наушники с кошачьими ушками, о которых давно просила дочь, и сувенирчики сыну и жене, которые не просили ни о чем и никогда. А еще зигирное масло, о котором давно тосковала Анор, мать Миржалола. Миржалол вывез ее сюда, чтобы была поближе, а теперь он сам подальше, и когда вернется, если вернется вообще, никто не знает, и Анор тоскует, а Насыр подтаскивает ей продукты и всякое по мелочи, потому что деньги-то ей перечисляют, пусть и с задержкой, но она и тратить опасается, и из дому выходить, и вообще боязливая в чужом-то совершенно месте, а вот зигирного масла для плова нигде нет, а теперь есть, Насыр и приправ для плова купил самых разных, и завезет ей, и перед детьми выступит Дедом Морозом таким. Дедов Морозов у нас не водится, Новый год не совсем наш праздник, мы особо и не отмечаем, но детям прикольно — поэтому даже елку в этом году поставили, и дети ждут, пока я приеду, а я, похоже, опоздаю. Они у меня понимающие, конечно, но я и так всю дорогу на вызовах, а если еще Новый год профукаю, вообще неудобно получится. Новый год — семейный праздник, все говорят, а если семья за столом неполная, никакая елка не утешит. А детям нашим и так трудно, понимаете?
Да что вы понимаете, вдруг подумал Насыр тоскливо. Хоть бы слово сказала.
Он посмотрел в зеркало, снова увидел след снежков вместо лица, досадливо поморщился и перевел взгляд на дорогу, но дорога задернулась косыми черточками, ослепительно белыми в свете фар и серыми вокруг, как дома, грозно наливающиеся белизной, и как небо, только что низкое и темное, а теперь разом вывернувшееся ослепительной изнанкой, которая раздернулась от края до края, от верха до низа, от тупого давления на глаза до невыносимо тянущей боли в затылке и ниже, и нет в этой белизне ни смысла, ни пощады, только морозная тоска и сожаление по поводу того, что все-таки не успел, чуть-чуть не успел, минутку всего, пару часов, месяц, несколько лет, не успел довезти тетку, высадить девушку, развезти все, что должен, успеть к столу, загадать желание, дождаться исполнения, погулять на свадьбе дочери, а потом сына, увидеть внуков, починить направляющие у ящика кухонного гарнитура, предупредить, что завтра, кажется, на смену не выйдет, ничего, никуда, совсем.
Насыр, щурясь из последних сил, чтобы проскочить финишную дистанцию в этой белизне, как во внезапно упавшей мгле, переключил возмущенно скрежетнувшую коробку на вторую скорость, чуть подобрал правую ногу, уберегая педаль газа, и совсем, кажется, невнятно добавил, как бы оправдываясь, непонятно для кого и с какой целью:
— Еще продукты бабе Насте завезти надо, я ее мужа в больницу возил, хороший дед был, веселый, все время детям моим конфеты покупал, а потом умер, а баба Настя осталась. Она невеселая совсем и меня не слишком любит, чертом косоглазым называет, но жрать-то ей надо, а, кроме меня, у нее только племянник, его она не любит еще сильнее. Я ей в Осинках колбасы нормальной купил, творог фермерский и сметану, чай и тортик замороженный без калорий. У всех ведь праздник — а у нее не будет,
Он аккуратно въехал в ворота, створ которых, против обыкновения, не был перекрыт шлагбаумом, и аккуратно затормозил у пандуса, возле которого уже пританцовывала Камола в накинутой на плечи куртке. Завидев машину мужа, она метнулась к дверям больницы и вывела оттуда двух санитаров с каталкой, рванувших по пандусу в атаку. К моменту, когда каталка развернулась у борта, Насыр уже проморгался, отдышался, отстегнул женщину, выскочил, обежал машину и распахнул дверь.
Санитары ловко и быстро переложили женщину на каталку и с лязгом устремились в здание, невнимательно слушая пояснения Камолы. Насыр остался на месте, глядя им вслед и растирая затылок, онемение от которого неприятно расползлось на челюсти.
Камола выбежала обратно почти сразу, обняла Насыра и сказала ему в грудь:
— Сразу на операцию увезли. Сказали, молодец, вовремя успел.
— Ну прям, скажут они так. Врешь ты все.
— Молодец-молодец, — отрезала Камола и потрепала его редеющие волосы, а Насыр, чтобы не сдаваться онемению лица, сделал вид, что сейчас укусит. — Отработал на сегодня, домой?
— Почти. Вот это только развезу, — он махнул рукой в сторону заднего сиденья.
— Но новых заказов-то брать не будешь? Хватит уже на сегодня. И так измотался, бледный, как привидение.
Насыр в глазах Камолы всегда был измотанным, бледным, непоевшим и коварно все это скрывающим, а потому требующим немедленного ухода с кормлением, выгулом и обласкиванием. Дети, естественно, тоже.
— Да каких новых, не заработало же… — начал Насыр и замолчал, уставившись за плечо Камолы.
Та обернулась, но не увидела ничего интересного, кроме следа снежков, которыми кто-то кучно расстрелял одну из опор козырька над входом. Мальчишки, наверное, баловались. Странно, что охрана не заметила и не отогнала.
— Вот и хорошо, что новых нет, — отрезала Камола. — Ты чего высматриваешь?
Насыр, вглядывавшийся в темный салон собственной машины, спохватился:
— А, точно, в багажнике же. Я Амине наушники купил, передай, если первой вернешься.
— Вот еще. Сам приедешь и вручишь, как следует. Ей от тебя радости больше. А Абдулазиз без подарка пока?
— Ну как. Кружку-мешалку купил, с кнопкой такая. Сахар, сливки размешивать и так далее.
— Самое то лентяю этому. Давай развози все, что надо, и домой уже. Меня тоже обещали отпустить пораньше, нормальный стол приготовить успею.
— Значит, лопнем все-таки, — отметил Насыр, поцеловал жену и толкнул ее к дверям. — Дубак, а ты неодетая. Марш внутрь.
Спохватился и крикнул уже в спину:
— Отзвонись потом, как там операция!
Сев в действительно пустую машину, Насыр проверил, всё ли на месте. Девушка могла ведь и трофей какой-нибудь захватить. Недостачи не обнаружилось, и Насыру немедленно стало стыдно. Он на всякий случай пояснил себе, что всерьез ничего такого и не подозревал. Просто странная девушка очень, вела себя странно и исчезла странно. С другой стороны, тихая, не буянила, да и ногами больше не махала. В любом случае, в городе чокнутых много, не пропадет и, главное, не замерзнет. Вот и забудем про нее.
И Насыр забыл про нее — на долгий час, в течение которого он отлично все успел. Ну почти все.
Первым делом он закинул продукты бабе Насте и даже успел поздравить ее с наступающим, пока она не захлопнула дверь, — а потом помахал ей, подсматривающей в окно, и она сердито задернула занавеску, чтобы тут же проковылять к другому краю окна и подглядывать оттуда, а потом украдкой перекрестить Насыра на дорожку. Он завез масло и приправы Анор и даже попил с нею чаю, пообещав забежать в каникулы — и зарубив себе не забыть об этом. Он позвонил Людмиле Сергеевне и сказал, что на сегодня выбыл, но завтра готов с пяти. Он помог выдернуть из сугроба застрявшую микролитражку с растерянной до слез барышней за рулем, а потом, махнув рукой и ей, сбежал, потому что барышня выскочила из машины с намерением как-нибудь отблагодарить, как будто помощь оказывают ради благодарности.