Чудо в аббатстве
Шрифт:
– Нам лучше вернуться, - нервно сказал Том.
– Ну уж нет!
– воскликнула Кейт.
– Барка королевы уплыла.
– Я скажу, когда нам возвращаться, - резко заметила Кейт.
Я была удивлена, что Том ведет себя так смирно. Раньше я этого за ним не замечала.
Но до Кейт, кажется, вдруг дошло, что без королевы все будет скучным, и она снизошла:
– Ну, хорошо, теперь мы возвращаемся. Я дрожала, несмотря на теплую погоду.
– Мы могли увидеть ее и с нашей пристани.
– Мы не смогли бы увидеть королеву так близко, - ответила Кейт, -
– Удивительно, как нам разрешили поехать, - заметила я.
– Я разрешила, - резко ответила Кейт.
– Ты хочешь сказать, что мои родители не знают, что мы на реке?
Тому было не по себе.
– Кто сказал, что Тому можно везти нас на лодке в такой день?
– Я сказала.
– Говоря это, Кейт смотрела на Тома. Меня удивило, что она имела такую власть над ним.
***
Когда мы вышли из лодки, матушка поспешила из дома; увидев мое промокшее платье, она подняла большой шум. Я дрожала! Где я была? На реке! В такой день! О чем думал Том? Том чесал затылок:
– Видите ли, госпожа, - сказал он, - я думал, что ничего страшного...
Матушка ничего не сказала, но меня быстренько увели в спальню, чтобы снять мокрую одежду и дать выпить поссета <Посеет - горячий напиток из молока, сахара и пряностей, створоженный вином.>.
Кейт пришла ко мне рассказать, что Тома допрашивали, но он только сказал, что молодые барышни хотели поехать и он подумал, что ничего плохого не случится, если он их покатает.
– Разве ты не сказала им, что сама заставила Тома сделать это?
– Значит, ты знаешь, что я заставила его?
– Я не могла понять, почему он нас повез. Он же на самом деле не хотел.
– Ты права, Дамаск. Он не хотел. Но он не посмел сделать иначе, когда я приказала.
– Ты говоришь так, будто он - твоя собственность.
– Вот чего я пожелала бы.., владеть людьми. Я хотела бы быть королем или королевой, чтобы все боялись ослушаться меня.
– Это говорит о дурном характере.
– А кому нужны добренькие? Они что, командуют людьми? Заставляют ли они бояться себя?
– Почему ты хочешь, чтобы тебя боялись?
– Тогда они будут делать то, что я хочу.
– Как бедный Том.
– Как Том, - сказала Кейт. Она помолчала в нерешительности, но ей так не терпелось показать мне свой ум, что она выпалила:
– Я слышала, как однажды утром он выходил из спальни Кезаи. Он не хотел бы, чтобы кто-нибудь узнал об этом, правда? И Кезая тоже. Так что, если они не хотят, чтобы я сказала кому-нибудь, пусть делают то, что говорю я.
Я уставилась на нее в недоумении.
– Я не верю, - сказала я.
– Что они спят вместе или что я их раскрыла?
– Ни тому, ни другому.
– Ну и продолжай учить свою латынь и греческий Это все, что ты умеешь делать. Ничего ты не знаешь., вообще ничего. Я тебе вот еще что скажу Мы увидим коронацию. У нас будет окно на службе у твоего отца.
– Отец не захочет, чтобы мы видели это.
– О да, но он сделает. И я скажу тебе, почему Это я заставила его.
– Не хочешь ли ты сказать мне, что и мой отец не смеет перечить
– В этом не смеет. Видишь ли, я сказала: "Дядя, почему ты не хочешь, чтобы мы увидели коронацию? Потому что ты не веришь, что эта королева истинная"?" Вид у меня был абсолютно невинный., никто не мог бы лучше притворяться. Он побледнел, потому что вокруг были слуги. Понимаешь, я знала, что теперь он не посмеет не пустить нас, потому что если бы стало известно, что он не позволяет своей семье увидеть коронацию, люди решили бы, что он изменник и - Ты злая, Кейт.
– Чтобы получить то, что хочешь, - ответила Кейт, - надо заставить, чтобы люди боялись не дать тебе этого.
***
Она была права. Мы видели, как процессия проходила по городу Отец и матушка взяли нас с собой, мы сидели у верхнего окна на его службе, выходящего на улицу, посыпанную гравием, как все улицы, идущие от Тауэра до Лондонских ворот перед зданием Темпла. Вдоль улицы шли ограды, чтобы лошади не причинили вреда людям, отец работал на Грейсчеч-стрит, и из окна было хорошо видно праздничное убранство домов из темно-красной ткани, бархата и золотой парчи.
Что это было за зрелище! Собралась вся знать. Присутствовал французский посол в сопровождении слуг, одетых в голубой бархат, прибыли архиепископы, тогда впервые я увидела Кранмера, архиепископа Кентерберийского, у него был очень угрюмый вид. Были герцоги и графы, самые знатные люди государства и церкви. И, наконец, я увидела ту, на ком было сосредоточено внимание всех, новую королеву. Она возлежала на паланкине, задрапированном золотой тканью, тисненной серебром; паланкин поддерживали две верховые лошади, которых вели ее лакеи. Королева была великолепна: черные длинные волосы ниспадали из-под украшенной рубинами шапочки и рассыпались по плечам, как шелковый капюшон. Ее платье и верхняя одежда были из серебряной ткани, отороченной горностаем. Она выглядела истинной владычицей, лежа в паланкине, четверо красивых мужчин держали над ней золотой балдахин.
Я не могла забыть ее; думаю, и Кейт тоже. Она смотрела на королеву, будто в оцепенении, и я была уверена, что в мыслях своих она была той молодой женщиной в паланкине, направляющейся в Аббатство для коронации, это она была той женщиной, которой король пожелал оказать честь, и, чтобы добиться этого, многих людей отправили на плаху. На улице у фонтана, из которого вместо обычной воды било вино, показывали великолепные мистерии, но я знала: после того, как прошел королевский кортеж, Кейт уже ничего больше не интересовало.
Служащие моего отца присоединились к нам, чтобы подкрепиться, и там я впервые увидела Саймона Кейсмана - ему тогда было двадцать с небольшим.
Отец представил:
– Дамаск, это Саймон Кейсман, он скоро будет жить у нас. Он учится на юриста и немного поживет с нами.
Раньше у нас уже жил молодой человек, но он не произвел на меня никакого впечатления, и я почти не замечала его. Он, кажется, жил у нас года три. Я была еще очень маленькой. Это было в порядке вещей: люди, занимающие такое положение, как мой отец, обычно брали к себе в семью тех, чьими наставниками они были.