Чудо в аббатстве

Холт Виктория

– А ты станешь аббатом. А я? У аббатов нет жен, ты же знаешь.

– Я буду поступать так, как захочу.

– Ну, в этом я уверена, - охотно согласилась я. Мы прошли к прудам, где разводили рыбу. Их было три. Первый соединялся со вторым, второй - с третьим.

– Раньше здесь было достаточно рыбы, чтобы прокормить все Аббатство и еще продавать, - сказал Бруно.
– Я надеюсь, что и теперь будет так же.

– Я понимаю, у тебя будет свое Аббатство.

– Я создам такую общину, какую хочу, и никто не скажет мне "нет".

– Но в наше время это не так просто.

–

Просто или нет, - он был немного раздражен, - со мной ты в безопасности.

– Я знаю это, Бруно, и ничего не боюсь! Но на самом деле я была встревожена. Я рассказала ему о той ночи, когда мы с Рупертом похоронили голову моего отца.

– Я хотел бы сам принести ее тебе.

– Ты бы очень рисковал, - возразила я.
– Я благодарна Богу, что Руперта не поймали.

– Он любит тебя, - сказал Бруно.

– Да.

– Но все же ты была готова делить со мной трудности, даже не зная, что будешь иметь то, что имеешь сейчас!

– Когда ты со мной, мне не нужны сокровища, - ответила я.

***

Это были странные дни. Столько нужно было сделать, обсудить и обследовать.

В те дни мы не покидали свой маленький мир-Аббатство. Пока Бруно был со мной, я была счастлива. Я жаждала вести свое хозяйство и обдумывала, не следует ли мне завести такую же кладовую, как у матушки, и такой же сад.

Мне нравилось быть с Бруно, слушать, как он рассказывает о своих планах. Мы часто говорили о будущих детях, и я поняла, что Бруно очень хочет иметь сына.

В это время мы были рядом днем и еще более близки ночью. Только в те мгновения, когда я видела, как глаза Бруно загораются, как у фанатика, я чувствовала, что он удаляется от меня. Мне кажется, иногда он догадывался, что я не во всем верю ему. Он намеревался рассеять мои сомнения, и это меня беспокоило, потому что я знала себя достаточно хорошо для того, чтобы понимать, что меня нельзя заставить принять то, во что я не верю.

Но в те дни все было не так.

Мы были счастливы. Мы открывали друг друга, испытывая радость открытия, и я перестала удивляться, просыпаясь на новом месте, и уже не должна была объяснять себе, где я нахожусь и что случилось. Из Кейсман-корта пришел посыльный с известием, что у матушки начались роды и она послала за мной. Я торопливо набросила плащ и поспешила к своему прежнему дому. По дороге я спрашивала себя, стала бы матушка посылать за мной, если бы все было в порядке.

"Моя бедная мать!
– думала я.
– Она недостойна моего возлюбленного отца. Не успело его тело остыть в могиле, как она вышла замуж". Пока я шла к старому дому, в душе моей всколыхнулись воспоминания детства, та нежность, с которой она относилась ко мне, те дни, когда я собирала для нее полевые цветы и она показывала мне, как составлять букет. Волнение матери, когда в Британии появились новые сорта роз. Все это было теперь дорого моему сердцу.

Я добралась до ворот, на которых было написано крупными медными буквами: "Кейсман-корт". Я пересекла лужайку, где великолепный павлин, сопровождаемый невзрачной самочкой, важно шествовал по траве. С болью вспоминала я о том времени, когда кормила их бобами, а отец смотрел, смеялся и спрашивал

меня: не кажется ли мне, что в павлинах есть что-то очень глупое? Не является ли павлин для всех нас примером, показывающим, что не стоит чрезмерно гордиться дарами, которыми Господь наградил нас?

Когда я вошла в холл, слуги с любопытством посмотрели на меня. Мне казалось, они сплетничают по поводу того, что происходит в Аббатстве. "Мы должны быть осторожны", - в страхе подумала я.

Я спросила:

– Как себя чувствует моя мать?

– Роды были трудными, госпожа, - ответила одна из горничных, приседая в реверансе.

Я взбежала вверх по лестнице. Я была уже в галерее, когда из комнаты вышел Саймон Кейсман.

– Так ты все-таки пришла, - сказал он.

– Конечно, я пришла. Как матушка?

– Она родила мальчика, но роды продолжаются.

– Ты имеешь в виду, что не все идет так, как надо?

– Мне кажется, родится еще один ребенок. Первый здоров и будет жить. Это тяжелое испытание для нее. В последнее время у нее было столько волнений.
– Он укоризненно посмотрел на меня.
– Она беспокоилась из-за твоего странного замужества.

– В этом нет необходимости. Но я понимаю ее опасения. Когда она объявила мне о своем замужестве, я тоже тревожилась за нее.

Повивальная бабка позвала нас, и мы подошли к комнате, где лежала моя мать.

– Два малыша, - сказала повитуха.
– И я ни за что на свете не смогу отличить их друг от друга.

– Два!
– воскликнул Саймон, и я почувствовала его волнение.

– Как прошли роды?
– спросила я. Повитуха начала рассказывать:

– Вашей матушке было очень тяжело, но она благополучно родила их. Как ни была она измучена, но открыла глаза и сказала: "Мальчик!" Бедняжка, она так хотела сына! Я сказала ей: "Не один мальчик, моя дорогая, одного вам недостаточно. У вас их двое, и я никогда не видела таких крупных близнецов. Неудивительно, что они доставили столько хлопот при появлении на свет".

– Могу я ее увидеть?

– Благослови вас Господь, госпожа, именно этого она и хочет. Она спрашивала о вас много раз.

Я вошла в комнату. Матушка лежала на спине на подушках, волосы в беспорядке, а на лице торжествующая улыбка.

– Мама, - сказала я, становясь на колени у кровати, - ты родила здоровых близнецов. Она кивнула и улыбнулась.

– Теперь тебе нужно отдохнуть, - промолвила я. Она улыбнулась мне, затем выражение ее лица изменилось.

– Дамаск, ты счастлива?

– Да, мама.

Тень промелькнула на ее лице.

– Это все так странно. Я не слышала ни о чем подобном. Твой отец был бы огорчен.

– Мой отец на небесах, мама, - ответила я.
– И я уверена, что он вместе со мной радуется моему замужеству.

– Твой отчим беспокоится. Он опасается за тебя.

– Скажи ему, пусть держит свои опасения при себе, мама.
– Я видела, что конфликт между нами огорчает ее, поэтому быстро продолжала:

– Теперь ты, должно быть, счастлива, у тебя два малыша. Однако теперь ты не сможешь проводить много времени в саду, тебе придется заботиться о близнецах.