Чудо в аббатстве

Холт Виктория

На свадьбе пировали и танцевали, а позже часть гостей проводила нас до Аббатства, и мы остались одни в нашем новом доме.

ЖЕНА И МАТЬ

Как странно и как чудесно проснуться на следующее утро в спальне, ранее принадлежащей аббату. Я лежала, глядя на сводчатый потолок, и пыталась размышлять о том, что случилось со мной за последние несколько недель. Конечно, я не могла себе представить, что все будет так.

Бруно уже не спал, и я сказала ему:

– Когда подумаю обо всем, что со мной случилось, то понимаю, как чудесна может быть жизнь. Правда?

Я быстро поняла,

что подобные речи доставляют ему удовольствие. Я никогда не забуду, как он держал в тайне, что стал богатым, только из-за того, чтобы я вышла за него замуж ради него самого. И это вызывало нежность к нему. Я хорошо понимала его. Он был уверен в том, что не такой, как все остальные. Грубое пробуждение от этих грез унизило его, и он нуждался в постоянных уверениях в том, что не похож на других. Эти уверения были ему необходимы, и я дам их ему. А со временем он поймет, что я люблю его не меньше от того, что знаю правду о его рождении. Я постараюсь убедить его, что достигнуть того, чего достиг он, более достойно похвалы для человека, лишенного особых достоинств, чем для того, кто обладает особой властью.

Но это в будущем.

А сейчас мы радовались жизни. Бруно очень хотел бродить со мной по Аббатству и рассказывать, что и как он собирается перестроить, и услышать мои советы.

– Мы вместе будем строить наш новый дом, - сказал он.

Тем же утром я узнала, что он нанял несколько слуг, в основном мужчин, и, хотя у них не было физического сходства с Клементом и Юджином, они все же были похожи на них.

Я спросила себя: "Не потому ли эти люди похожи на монахов, что живут в старом Аббатстве?" Я сказала Бруно:

– Они напоминают мне Клемента и Юджина.

– Это потому, что прежде они были монахами. Когда их прогнали из Аббатства, они были сбиты с толку и чувствовали себя потерянными. Теперь, услышав о том, что в Аббатстве живут, и узнав, кто живет, они вернулись. Они хотят работать здесь.

Я ощутила беспокойство.

– Они должны помнить, что здесь больше не монастырь.

– Они знают, что король распустил монастырь.

– Это разумно?

Он посмеялся надо мной:

– Ты должна предоставить такие дела мне. У нас будет богатое поместье, а значит, нужно много слуг. Эти люди знают Аббатство. Они умоляли меня дать им работу здесь, на этой земле, которую они знают всю свою жизнь. Я не мог отказать им. Кроме того, они будут хорошо работать на меня.

– Я это понимаю. Но...

– Я уверяю тебя, Дамаск, теперь это место стало совсем другим, чем при аббате.

– Мне кажется, Бруно, - ответила я, - что нам нужно тщательно обдумывать наши действия. Откуда нам знать, каковы будут новые законы?

Он повернулся ко мне, и лицо его сияло.

– Здесь ты будешь жить в нашем собственном мире. Оставь свои страхи, Дамаск.

Он был высок и красив, как бог, и так спокоен, что я почувствовала, что могу отбросить свои опасения. Я все еще пребывала в радостном блаженстве, когда он привел меня в старый скрипторий, место, где раньше переписывали рукописи и где я увидела еще одного незнакомца. Все говорило в нем как об ученом и стоике: кожа, напоминавшая старый пергамент, морщинки вокруг глаз,

внимательный и спокойный взгляд.

И прежде чем Бруно представил его мне как брата Валериана, я поняла, что это еще один из монахов Аббатства.

– Здесь сохранились старые рукописи, не уничтоженные этими вандалами, сказал Бруно.
– Валериан спрятал их. Теперь он достанет их, рассортирует и составит библиотеку.

Да, даже в это первое утро в моей душе не было покоя. Но я забыла о своих страхах, когда мы пошли осматривать Аббатство.

– Колокольня должна остаться, - сказал Бруно.
– А разве можем мы разрушить церковь?

Мы пошли взглянуть на нее. Как и многие ей подобные, она была построена в форме креста и была внушительных размеров: высота от пола до самой высокой точки сводчатого потолка достигала примерно пятидесяти футов. Я стояла в церкви, и мне казалось, что я слышу пение монахов. По мощеному полу я прошла к пяти алтарям, и мои шаги звучали неприлично громко. Каждый алтарь был посвящен своему святому. В центре находился алтарь Святого Бруно, основателя Аббатства, того самого Бруно, основавшего монашеский орден картезианцев. Здесь же находилась перегородка, за которой любой преследуемый мог найти убежище.

– Как можно умышленно разрушить такое?
– спросила я.

Бруно улыбнулся мне.

– Мы понимаем друг друга, - сказал он.
– Мы сохраним церковь.

Потом мы вышли из собора и осмотрели множество зданий, которые будут снесены для того, чтобы мы смогли построить наш дом.

– Это потребует много труда, - сказал Бруно, - много труда, причем труда вдохновенного.

– Мы будем строить вместе, как птицы вьют гнездо.

– Гнездо!
– воскликнул, смеясь надо мной, Бруно.
– Сравнить все это великолепие с соломой и глиной!

– Для птицы гнездо - дом, как будет для нас домом наше новое жилище, возмущенно ответила я.

Он засмеялся и поцеловал меня. И я взволнованно подумала, что мы так же, как и другие молодожены, влюблены друг в друга и мечтаем о будущем.

Он повел меня в монастырские спальни и трапезную. В трапезной были длинный стол и скамьи, в каждом конце комнаты каменная винтовая лестница вела в многочисленные кельи с решетками на дверях, через которые можно было видеть, что происходит внутри. Все кельи были совершенно одинаковыми. В каждой на полу лежал соломенный тюфяк, на стене висело распятие. Грабителям здесь нечем было поживиться.

– Наш дом не будет слишком современным. Мы должны сохранить архитектуру, сохранить этот древний норманнский стиль, - сказал Бруно.

– Так и будет, ибо мы станем использовать старый камень, а некоторые из зданий слишком хороши для того, чтобы их перестраивать.

Бруно согласился. Он решил не перестраивать скрипторий, пивоварню и пекарню. Сейчас у нас было совсем мало слуг, но мы знали, потом понадобится больше. Бруно собирался сделать прибыльными ферму и мельницу.

– В прежние времена, - сказал он мне, - странноприимные дома часто бывали полны. Я не хотел бы отказывать усталым путникам, и, возможно, со временем аббатство Святого Бруно станет убежищем для гонимых, таким, как оно было прежде.