Чудодей
Шрифт:
— Стой!
Пятеро мужчин застыли, каждый в своем последнем жесте. Зал гремел от хохота и топанья ног.
Когда руки молодого лейтенанта безжизненно повисли, а голова склонилась набок, на сцене сидел уже не офицер, а юнец мальчишка, очень утомленный, очень расслабленный. Юнец этот вдруг начал смеяться. Офицеры, сидевшие в зале, надеялись, что их господин-камрад посрамит гипнотизера. Но не тут-то было. Этот одетый в мундир мальчишка смеялся и смеялся, при этом глаза у него были закрыты и он кричал:
— Перестаньте щекотать, немедленно прекратите! Слышите вы, негодяй. Я лейтенант!
Снова оглушительный смех, аплодисменты в
— Ще-ще… перестаньте щекотать! Ох-хо-хо, кончаюсь! Хи-хи-хи!
Станислаус подошел к лейтенанту.
— Стой!
Лейтенант осекся. Люди в зале приумолкли.
— Чем угостить господина лейтенанта?
Юный лейтенант собрался с мыслями и начал горько плакать. Он утирал слезы ребром ладони, звал свою маму, как буржуйский сынок, которого отдубасил уличный мальчишка, и, не переставая канючить и всхлипывать, повторял:
— Мама, мама, я не хотел на войну!
Из-за кулис неслось лошадиное ржанье. В зале возобновился хохот. Офицеры начали волноваться.
— Прекратить! — крикнул командир дивизиона.
— Мама, они меня расстреляли в глинистой яме, я ничего дурного им не сделал. Они всегда были наглецами! — кричал лейтенант.
— Прекратить! — снова крикнул командир дивизиона.
Занавес опустился.
Фрау Бетц плакала. Она рылась в своей сумочке, ища носовой платок, но находила только деньги и в конце концов вытерла лицо руками.
Представление продолжалось. Вайсблат с момента перерыва стоял у входной двери и, тщательно оберегая цветы в кармане, ждал свою Элен. Она пришла, когда старший войсковой кузнец третьей роты голыми руками гнул на сцене подковы. Элен пришла тихая, в черном платье, торжественная, не как солдатская невеста, а как напоминание о том мире, который не исчез с лица земли, несмотря на все войны, на солдат, на жестокости и безумства. Вайсблат, бледный, согнувшись, проводил ее на свое место, а сам стал у стены, глядя на Элен, как на картину из Лувра. Офицеры непрерывно оборачивались на нее, вертя головой то влево, то вправо, так что у них трещали шейные позвонки. Адъютант подтолкнул офицера для поручений:
— Взгляните только на этого поэта, на это интеллектуальное ничтожество! Но какова женщина, а?
Офицер для поручений кивнул:
— Шикарная кобылка!
16
Станислаус с философских высот рассматривает женщин и видит, как гипсовый ангел спускается на землю.
Зал превратился в обжорку. Люди стояли в очереди перед стойкой, чтобы получить свою порцию еды. Каждый солдат имел талон. О том, что кое-кто из дам, пришедших в гости, мог быть голоден, никто не подумал. Вот когда для господ офицеров открылась блестящая возможность угостить дам, выказать себя кавалерами. Элен, скромная и внимательная, тихо сидела рядом с Вайсблатом, наблюдая происходящее. Приковылял адъютант. Одна нога у него была кривая. Не обращая внимания на Вайсблата, он склонился перед Элен. Вайсблат побледнел еще сильнее и, словно ребенок, который не понимает, чего от него хотят взрослые, положил указательный палец на губы. Элен изменилась в лице. Она бросила адъютанту многообещающий взгляд. Адъютант предложил ей руку. Элен ухватилась обеими руками за руку адъютанта. О, эта кошачья гибкость! Она по-дружески мило кивнула Вайсблату.
— Adieu!
Ее тонкая фигурка
Вайсблат укусил себе палец и беспомощно взглянул на Станислауса. Тот не умел утешать.
— Таковы они, эти женщины. Она задрожала, когда он посмотрел на нее, — сказал Станислаус.
Еда тонула в солдатских желудках. Остатка положенной порции вина едва хватило, чтобы прополоскать после еды горло. Из гардероба извлекли тайные запасы. Полковая капелла играла модную песенку:
Кто верней любить умеет, Чем солдаты в отпуску?Солдаты подпевали. Танцевать было запрещено. Что не разрешалось на родине, того не могли требовать боевые войска. Да и как танцевать? Разве хватило бы дам? Ни в коем случае.
Был бы отпуск подлиннее…— пел железнодорожный обходчик Август Богдан. Он не хотел гуляша. «Кто знает, чего они туда напихали…» Свою порцию еды он обменял на французский коньяк, был уже пьян и кивнул чавкающему Крафтчеку:
— Я думал, вы, католики, по пятницам поститесь.
— На войне пост отменен, иначе мы можем обессилеть и попасть на съедение врагу, — ответил Крафтчек.
Маршнер подмешал немного пепла от папиросы в красное вино, дал стакан гардеробщице и чокнулся с ней.
И любовь стряхнет тоску…— подпевал он оркестру.
Растерянный Вайсблат стоял у двери офицерской комнаты, высматривая свою Элен. Станислаус попросил шнырявшего мимо Роллинга чуть приоткрыть дверь и по возможности не закрывать ее.
— Для Вайсблата я ни за что этого не сделаю, — сказал Роллинг и помчался с пустыми стаканами к стойке. Загадочный Роллинг! Станислаус сам стал за дверью, крепко придерживая ее. Теперь Вайсблат мог заглянуть в офицерскую комнату. Он приподнял штору, выжидая. Какой-то ординарец оттолкнул Вайсблата в сторону, но он снова стал на свое место, делая знаки головой. Дверь вырвали из рук Станислауса. Вайсблат оживился.
— Она мне кивнула, будто послала привет! — Он чокнулся со Станислаусом.
Элен сидела между адъютантом и командиром дивизиона. Командир кое-как наскреб из своего скудного запаса несколько французских слов, приправляя их бесчисленными поклонами.
— Voulez-vous un peu… un… э-э-э… peu sauver, madam? [21] — спросил он и помахал бутылкой шампанского.
— Oh, non, non, non, pas sauver quelqu’un ici, [22] — ответила Элен и весело рассмеялась.
В адъютанте взыграла ревность:
— Разрешите обратить внимание господина майора, что французское слово sauver ничего общего с питьем не имеет.
21
Не хотите ли немного спасать, мадам? (франц.)
22
О нет, нет, нет, я никого не хочу здесь спасать. — Немецкий офицер путает французское слово sauver — спасать и немецкое saufen — пить.