Чудодей
Шрифт:
— Будь паинькой, моя собаченька, по улице надо паинькой ходить!
Самоходная метла не обращала никакого внимания на болтовню дамы. Она обнюхивала забор и время от времени поднимала заднюю лапу.
— Ищи, ищи, моя собаченька, здесь много-много нежных следочков!
Но собаку даже этот призыв не взволновал. Она обнаружила визитную карточку другой собаки и там же оставила свою. Станислаус, следивший за смешной собачонкой, заскулил, подражая вожделеющей суке. Черный ручной песик насторожился. Он встал на задние лапы и попытался протиснуться в щель в заборе.
— Что тебе, мой Дутерл, что там такое? — спросила дама.
Собака не ответила, но заскулила
— Здравствуйте, — сказала она.
— Здравствуйте! — Станислаус приподнял свой белый колпак.
— Вы, наверное, хороший человек.
Слова эти музыкой прозвучали в ушах Станислауса. Тем не менее он скромно пожал плечами.
— Уж будьте уверены, это так. Моя собачка тянется только к хорошим людям. А вам не трудно доставить ей удовольствие и почесать ей носик?
— Как вам угодно… — Станислаус просунул через щель измазанный в земле палец и почесал собаке нос. Собака сладострастно поскребла себя задней лапкой по животу.
— Большое спасибо и до свидания! — Дама удалилась.
Собака помедлила и побежала за ней.
Мимо проходили не только маньяки. Как-то под вечер на тротуаре показалась тоненькая девушка. Она была бледна и горда, как девушки, которых Станислаус видел на картинках. При ближайшем рассмотрении он нашел в ней сходство с дамой, изображенной в его книге о гипнозе, той самой дамой, которую усыпляет индиец, властитель тайных сил. Особенно понравилась Станислаусу черная бархатная лента на голове у девушки. Она разделяла на две половины ее гладко зачесанные назад волосы. Эта лента была точно бархатный мост, перекинутый через белую, снежную лощинку пробора. Девушка, казалось, разглядывала цветы, растущие в садах за дощатыми заборами. Пекарского ученика Станислауса она не видела. В синих, ангельских глазах этого нежного создания он был белым кротом, роющимся в земле, и больше ничем на свете. Черт знает почему, но Станислаусу хотелось, чтобы девушка увидела его! Однако она прошла дальше, а Станислаус остался там, где был, незамеченный, так же как воздух над вишневыми деревьями.
Назавтра в тот же час девушка опять показалась на улице. Станислаус ударил лопатой о камень. Девушка с бархатной лентой не подняла глаз. Станислаус откашлялся. Девушка не взглянула на него. Тогда он запел. Ничего другого не пришло ему в голову, кроме церковного хорала:
Раскрой свои оба крыла, О Иисус, радость моя…Девушка вскинула ресницы, похожие на шелковую бахрому, но взоры свои обратила к верхушкам деревьев. Так и прошло это худенькое дитя мимо, оставив в сердце Станислауса легкое волнение.
За теплым весенним днем пришла его сестра — налитая соками жизни ночь. В листве лип под окном Станислауса потрескивало. Всегда темные фонарные столбы обволакивал мягкий сумрак. Казалось, словно и на них с минуты на минуту начнут лопаться почки. Два встречных автомобиля словно подмигивали друг другу. Кошки посылали свои пронзительные приветы с крыши на крышу и поднимали хвосты. Внизу, на улице, ликующий девичий голос взывал:
— Ого-го-оо! Ого-го-оо!
Станислаус просунул взлохмаченную голову в узкое чердачное окошко. Вместе с мягким ночным воздухом в комнату влетел озорной эльф. Это он был виноват в том, что Станислаус ответил на девичий призыв:
— Ого-го-оо! Сейчас, сейчас!
Он не видел улицы. Снизу донеслось:
— Скорее. Я давно жду.
Он испуганно
— Разве нельзя кричать в ночь все, что хочешь? Небо принадлежит всем, тишину никто не взял на откуп.
И опять прокричал девичий голос:
— Ого-го-оо! Ого-го-оо!
— Это твоя девушка с бархатной лентой, — все нашептывал эльф.
На улице стояла девушка, скорее уже молодая женщина. Станислаус, шаркая шлепанцами — он выскочил в чем был, — прошел до угла и сделал вид, словно что-то опускает в почтовый ящик. Он заметил, что девушка следит за ним. Тогда он ткнул в щель ящика свой пекарский колпак — он не хотел, чтобы девушка подумала: ненормальный какой-то, пошел к почтовому ящику и ничего не опустил. В третьем этаже дома, где висел почтовый ящик, открылось окно. Молодой мужской голос спросил:
— Это ты кричишь?
— Я. И давно уже.
— Ты кричишь не у того дома.
Оставшийся без колпака Станислаус прошаркал в свою каморку. Он послушался эльфа и подшутил над незнакомыми людьми. Хорошо ли это? Мало разве он сам натерпелся дома, в Вальдвизене, от всяких шуточек? Мало его дразнили там чудотворцем, ясновидцем? Ему захотелось заняться чем-нибудь разумным и окончательно прогнать эльфа. Он принялся латать свои рабочие штаны, шил старательно, делал маленькие изящные стежки. Он так штопал штаны, как будто матушка Лена стояла за спиной и следила, как он шьет. Но не матушка Лена, а эльф следил за его работой.
— Разве ты не властитель тайных сил?
— Я ученик пекаря и, кроме того, дурак.
— Разве ты не заставил Софи делать все, что ты хотел? Разве она не пела? Не танцевала?
Станислаус погрозил эльфу иголкой.
— Замолчи сейчас же! Нельзя пользоваться тайными силами ради своей выгоды.
— Своей выгоды? — Ах, как вкрадчиво умел говорить этот эльф! — Неужели тебе, столь страдающему от одиночества, не нужна сестренка?
Так единоборствовал Станислаус с эльфом, штопая свои штаны, и в конце концов сдался.
Спустя два дня, когда бледная девушка вынырнула из-за кустов дикой сирени, Станислаус выпрямился, как столб, и пустил в ход токи своих тайных сил. Он придумал заклинание. Он хотел, чтобы девушка взглянула, смотрела на него. Он стоял на вскопанной грядке, притаптывая от волнения разрыхленную землю, не отводил глаз от девушки и шептал:
Взгляни сюда, бархатный ангелочек, Нет, нет, я не просто пекаренок!Девушка, видно, ждала, что сейчас послышится покашливанье или благочестивый хорал. Неподвижная фигура Станислауса, вероятно, сбила ее с толку. Она подняла глаза и посмотрела прямо в лицо подстерегающему ее парнишке. Станислаусу этот быстрый синий взгляд показался нежной лаской. Девушка покраснела и споткнулась. Станислаус чуть не лопнул от радости, что его тайные силы так действуют.
Три дня кряду девушка проходила, не поднимая глаз. Станислаусу показалось, что это бледное существо все же краснело, проходя мимо. Но что ему от того? Неужели жаркий воздух пекарни иссушил его тайные силы? А может быть, небесный покровитель Нирваны мстит ему за то, что он воспользовался ими в себялюбивых интересах? Станислаус бросил через забор свой белый пекарский фартук. Фартук лежал среди дороги, как отнесенная ветром штука белья. Девушка не могла не заметить фартука. В эту минуту Станислауса позвали в пекарню. Черт возьми, теперь кто-нибудь его поднимет и Станислаус останется без фартука.