Чудовище
Шрифт:
Скай боли не боялся, он давно научился, как можно отключать боль. И Терри не боялся - это Терри научил Ская боль убирать. Поэтому оба, сидя в креслах татуировщика, даже не пискнули, а только подшучивали друг над другом бесконечно и за руки держались.
Влетело, правда, от дона Фьера после. Но Терри на себя всю вину взял, а Ская только без ужина оставили. А после и вовсе забыли, что он наказан.
Татуировка была красивой. Дон Ферра, конечно, ругался. Но, что он мог сказать, если татуировка тоже желанием Терри была. А он никогда с
Как бы Скай хотел то время вернуть, чтоб попытаться все исправить. Чтоб сделать немного по-другому. Пусть бы и для себя хуже, но Терри тогда бы точно жив остался. Но не мог вернуть, как ни хотел. И думать о Терри долгое время не мог, потому что это все равно было, что думать о несбывшейся вольной и несложившейся нормальной жизни.
И о том, что сам оказался настоящим чудовищем. Не из сказок и фильмов. А реальным. Потому что по-другому и назвать никак нельзя было Ская. И прав дон Ферра был, когда все это Скаю высказал.
"Я ж к тебе по-нормальному относился, я ж тебя в доме поселил, вы ж с моим пацаном вместе и всюду, ты ж даже и работы никакой не знал... Он на тебя надышаться-то не мог, а ты... Зачем ты так с ним, что тебе мальчишка сделал? Голову ему к чему кружить было? Вольную таким путем получить захотелось? Так ко мне бы пришел, рассказал все, как есть, - я б тебе сам подписал. И выгнал на хрен и из имения, и с планеты. Но сын хоть бы жив остался. А так... Как же ты мог? Ты самое настоящее неблагодарное чудовище и есть, как змея Гаррота, которая укусила того, кто ее к сердцу приблизил. Ненавижу, слышишь? Морду твою ненавижу смазливую, правы были те, кто говорил, что только шлюхи с таким лицами и бывают. А я не верил, думал, ангела невинного отогрел. А ты... чудовище".
Скай до сих пор каждое слово помнил. И страшно было, и стыдно. Другой бы, на месте Ская, голову в петлю давным-давно сунул. А Скай так и не смог. Хоть хотел, наверное. Но... останавливало только одно. Хоть и понимал, что только он виноват в случившемся, но точно знал, что не хотел этого. И все, что Скай делал, все что пытался сделать и как он пытался исправить то, что уже произошло, только из-за того было, что он по-настоящему любил Терри. Всем сердцем. Хоть и не понимал этого вначале. И игрой начало было, действительно из-за вольной. Любовь правдой была. И эта правда даже чудовище оправдывала.
Снова плохо стало. Снова сердце заколотилось. Сел на постели, задышал тяжело и неожиданно сам для себя, не выдержав, расплакался. А слезы были такие горючие, словно регенерирующий раствор. Но только даже такие слезы облегчения не приносили. Не заживали старые раны. Да и как могли обычные соленые капли, пусть и искренние, то, что было, зачеркнуть и исправить?
Но плакал. И ничего с этим поделать не мог.
А Эрик, в кровать забравшись, развернув ком так, чтоб можно было наблюдать, что в гостевой комнате происходит, тоже долго заснуть не мог. Видел, Скай места себе не находил. Думал сначала, что ожог мешает, болит, и даже уже за медботом сходить хотел. Но после понял - не в ожоге дело. Даже дотронуться до раны Скай не пытался. Сев на кровать, после двадцати
Не рана Ская беспокоила, а что-то другое, давнее. Но чем помочь и, главное, стоило ли сейчас ему мешать, Эрик не знал. Ведь при нем парень слишком закрытым был, все эмоции гасить старался. Может, поэтому и плакал сейчас, в темноте, что не хотел, чтоб его видели.
Так что пока просто наблюдал Эрик и не знал, надо ли вмешиваться. Слезы-то у каждого свои. И причины для слез у каждого свои и личные.
И лишь рукой к монитору потянулся, изображение на экране осторожно погладил, утешая хоть так. На расстоянии. А после и камеру выключил, решив, что в такие моменты нехорошо подглядывать. Слишком личное переживание получалось.
========== Солнце ==========
Может и правильным было то, что Эрик ночью не вмешался. Потому, что с утра хоть и спустился в столовую Скай, как только услышал, что господин кофемашину запустил, но ни словом, ни полсловом не обмолвился и о том, что болело, и о слезах. А Эрик и так все заметил и по глубоким синим теням, залегшим под глазами, и по неожиданно заострившимся скулам, да и вообще, не такой Скай был. Не мраморная статуя. Человек. Причем, явно - человек, которому плохо.
Но Скай жаловаться не собирался. С Эриком поздоровался, узнать захотел планы на день и даже улыбнуться попробовал, той самой натянутой вымученной улыбкой, которую Эрик уже ненавидел.
– Планы?
– переспросил Эрик и задумался.
Сначала, в любом случае, надо медбот было включить и парня усадить хотя бы на получасовую терапию. Душевные раны, конечно, медикаментами не лечат, но у Ская и телесных хватало. После, если уже решил Эрик раба в доме оставить, надо было ему и гардероб новый обеспечить, и другие полезные вещи. Чтоб хоть чувствовал себя не скованно. Вон на тахэ заплата на заплате от времени рассыплется скоро.
Ну и... предстояли совместные вечерние процедуры, к которым Эрик приступать совершенно не хотел. Пусть и появилась надежда, что Скай поможет, особенно после того эксперимента, который он ночью провел, но... Пессимистом Эрик был. Слишком часто надежды не сбывались.
Поэтому перед такими грядущими неприятностями вдруг захотелось взять бутылку вина и пойти по маленькой тонкой тропке от дома на скалы к морю, и встретить закат. Как и всегда перед особо важными делами. Помогал закат Эрику.
Закаты он любил всегда... Но только здесь в этом доме, на взморье, с мамой впервые увидев, как раскалено-красный диск солнца касается зеленого моря, понял, что такое настоящая красота. Эрику тогда было всего лет пять-шесть, но он до сих пор запомнил ту сладкую боль в груди от слишком реального чуда, происходящего просто у него перед глазами. Он помнил, как сам, замерев, стоял здесь на утесе на смотровой площадке и, даже отпустив руку мамы, смотрел неподвижно на солнце. Тогда почему-то хотелось и плакать, и смеяться сразу. И он, не умея контролировать свои чувства, так и делал - улыбался солнцу, просто сквозь подступившие слезы.