Чудовищный сговор
Шрифт:
Но на этот раз действительно пришла тетушка Мила. Она пыхтя ввалилась в квартиру, прижимая к груди высоченную стопку книг.
– Как хорошо, что вы пришли. Я уже начинала волноваться. Вы получили свою посылку?
Аккуратно перенеся шаткую ношу в гостиную, тетушка Мила упала в кресло и принялась обмахиваться салфеткой, закатив глаза к потолку.
– Нет, дорогуша, – с грустью произнесла она наконец, – почта была закрыта на санитарную обработку. Придется идти после обеда.
– А это? – указала я на книги. –
– Знакомый лоточник сказал, что у них новый завоз, – пояснила тетя, – пришлось сбегать на склад, у них там цены пониже.
– Ну что ж, на какое-то время вам должно хватить, – придержала я книги, вот-вот готовые рухнуть к ногам владелицы.
– Кое-что уже читано, – недовольно поморщилась тетя Мила, – ты ведь знаешь, как сейчас издают. В книге один старый роман, один новый. Приходится покупать. А куда денешься?
– Коммерция, – развела я руками. – И потом, прочитанное быстро забывается.
– Увы, у меня очень хорошая память. Иногда даже жалею, что я не склеротик, – произнесла тетя Мила. – Тогда бы я могла бесконечно перечитывать одно и то же. Представляешь, какая экономия?
– Тогда разорились бы местные продавцы книг, – вывела я следствие из ее гипотезы, – ведь вы у них самый постоянный покупатель.
– За что и получаю скидку, – похвалилась тетя Мила. – Ну ладно, пойду передохну.
Она схватила в охапку книги, любовно прижав их к груди, как прижимает пьяница вожделенную поллитровку, и удалилась в свою комнату.
Я постучала в спальню, распахнула дверь и выпустила оттуда Веру.
– Путь свободен, – объявила я. – Кстати, что означала ваша последняя фраза?
– Фраза? А что я такого сказала? – озабоченно спросила Вера.
– Вы сказали: «Теперь я понимаю, почему она так торопилась», – напомнила я.
– Да-да, – кивнула Вера, снова протягивая руку к бутылке.
Она немного замедлила движение перед тем, как обхватить рукой горлышко, наверное, ожидала очередного звонка в дверь. Но, поскольку его не последовало, Вера с облегчением взяла бутыль и плеснула себе в чашку из-под кофе несколько капель коньяка.
– Я имела в виду маму. Теперь мне понятно, почему она так торопилась спихнуть нас замуж, – произнесла девушка.
– И почему же?
– Чтобы спокойно резвиться со своим качком – так это теперь в России называется? – пояснила Вера, запивая коньяк остывшим кофе.
– Я не совсем понимаю, почему ей нельзя было встречаться с ним просто так…
– О! – воскликнула Вера. – Вы еще многого не понимаете! Да и никто бы не понял, пока не пожил бы в нашей семье хоть день.
«Прежде чем выносить суждение о человеке, походи две недели в его мокасинах», – вспомнила я старую пословицу мудрых индейцев.
– Дело в том, Женя, что мы с Лизой получили «особое воспитание», – язвительно проговорила Вера. – Врагу такого не пожелаешь!
Девушка
– Особое воспитание? – переспросила я. – Вас воспитывали как-то иначе, чем остальных детей? Вы имеете в виду пансион в Шотландии?
– О нет, это началось еще до пансиона, – вздохнула Вера. – Задолго до пансиона, с самого раннего детства.
Похоже, девушка собиралась, что называется, излить передо мной душу.
Я приготовилась слушать, зная, что информация «изнутри» об интересующем меня семействе может оказаться крайне важной.
– Вы можете себе представить отца и мать, которые настолько фанатично преданы своей системе воспитания, что ни на шаг от нее не отступают? – возбужденно проговорила Вера. – Тебя не ругают, не наказывают, ты как бы не ребенок собственных родителей, а какой-то инопланетянин, которому они позволяют жить рядом с собой.
– Я слышала о такой системе. Она может работать, может и не работать, как любая система. Но дело тут, наверное, не в методике, а в людях, которые ее применяют. Ваши родители были не очень-то внимательны к вам, так я понимаю? Что ж, в дальнейшем это сказывается…
– Еще как! – выкрикнула Вера. – Мы с Лизкой – уроды, самые настоящие уроды, понимаете? Взять хотя бы ее. Она до сих пор девственница! А ведь Лизке – двадцать четыре года!
– Да, это серьезно… Но ведь у нее есть приятель, Костя. Да и ее жених…
– Какой там жених! – снова взвилась Вера. – Это не жених! Жених – это когда по любви. У нас – не женихи, а просто такая установка папина да мамина, чтобы девушки до замужества – ни-ни! Прямо как в средние века какие-нибудь в глухой деревне. Может быть, они еще и простыни после первой брачной ночи на заборы вывешивать будут?
Этот вариант показался Вере настолько ужасным, что она немедленно, в который уже раз, приложилась к бутылке. Не знаю, как у них там в Шотландии обстояло дело с сексом, но пить Вера Кургулина умела и любила это занятие.
– Эта установка так глубоко въелась в нас, что возникают психологические проблемы, – пожаловалась Вера. – Лизка – та и сама бы не прочь раскрутиться, невзирая на мамин надзор, но ей мешает что-то внутри. Никак, говорит, не могу решиться, как будто какая сила меня держит. Да-да, она сама мне в этом призналась!
Еще глоток коньяка.
– Хорошо хоть она с этим Костей познакомилась, а то ее, говорю по секрету, хотели уже к психиатру вести. И показания, в общем, есть.
– Даже так?
– А как же! Ну вы представьте себе, весь день на арфе струны перебирает, вечерами дома сидит, в стену смотрит и ест, ест, ест! А потом спит. Вот и вся жизнь. Заторможенная она какая-то…
Я припомнила рот Лизы, сведенный зевотой, и вынуждена была признать, что какая-то доля правды в том, что говорила Вера, безусловно, есть.