Чукотка
Шрифт:
Тревожное настроение не только у родителей. Не менее обеспокоены и учителя.
– Ну что я буду делать с ними? Как я буду работать без языка? Они такие пугливые, что боятся посмотреть в глаза. Все время цепляются за родителей - не оторвешь. Тяжело отделываться только улыбкой, - говорит совершенно растерявшаяся Таня.
В ПРИЕМНОЙ КОМИССИИ
В одном из больших классов расположилась приемная комиссия с медицинским персоналом. У врачей сегодня праздник: первый настоящий рабочий день. Сколько пациентов!
Оттого
"Эти белолицые люди в белых одеждах, вооруженные какими-то странными штучками, не иначе как шаманы с Большой Земли", - решили чукчи.
Дети в сопровождении родителей робко переступают порог школьного класса. Не только они, но и взрослые не могут понять: зачем же это нужно раздеваться догола, когда все таньги сидят одетые?
Удивительно и страшно смотреть, как "белый шаман" стучит пальцем в грудь ребенка и приставляет какую-то трубку к сердцу: ведь сердце - это чукотский разум.
Русский "шаман" часто обращается к женщине в белом. По-видимому, она тоже "шаманка", так как "белый шаман" все время советуется с ней.
Она подходит к ребенку и прикладывает к сердцу что-то совсем страшное. Потом вставляет себе в уши какие-то веревочки, словно хочет привязать сердце ребенка к своим ушам.
Ребенок стоит ни жив ни мертв. У родителей тоже перехватило дыхание.
"Белая шаманка" заглядывает в глаза детям и выворачивает им веки. Ребенок думает: пришел конец, а по телу родителей пробегают мурашки. Протестовать, однако, поздно. Один момент - и ребенок возвращается к отцу или матери, стоящим здесь же.
Робко подходит к доктору следующий мальчик. Врач записывает:
Стойбище Аккани.
Семья Комэ (имя отца).
Таграй (имя мальчика).
1. Видимая слизистая - норма.
2. Питание - среднее.
3. Шейные железы слегка прощупываются.
4. Кожа - чистая.
5. Пульс - норма.
6. Конъюнктива - норма.
Родители не знают, сколько лет ребенку.
– Да как же вы не знаете, сколько мальчику лет?
– спрашивает удивленная Мария Алексеевна.
Чукча качает головой и говорит:
– Мы не считаем, сколько лет нашим детям. Мы только считаем, сколько детей у нас.
Врач улыбается и спрашивает своего коллегу:
– Как будем определять возраст?
– Надо как-нибудь выяснить. Это ведь интересно, - и Модест Леонидович начинает спрашивать отца, не припомнит ли он, сколько прошло зим с тех пор, как родился Таграй.
Комэ думает и наконец говорит:
– Таграй родился в то лето, когда к нашим берегам подходила
– Откуда же, батенька мой, я знаю, в каком году она приходила? говорит врач по-русски и тут же обращается к Марии Алексеевне: - Придется определять возраст по внешним признакам. Ничего не поделаешь. Запишем ему лет десять-одиннадцать.
Врач похлопывает мальчика по плечу и говорит:
– Молодец! Вот немного подлечим, совсем будет хорошо. Можешь идти.
Взяв подмышку свою одежду, Таграй, как пробка, вылетает в коридор.
Входит чукчанка с дочерью. Лицо девочки подвижное, с большими, красивыми глазами.
– Почему отец не входит?
– Отца нет, - спокойно отвечает чукчанка.
– Где же он?
– Отец - не чукча. Торговец был у американа. Теперь не знаю, где он.
– Как зовут девочку?
– Тает-Хема.
– Ну, Тает-Хема, раздевайся!
Модест Леонидович выслушивает девочку и говорит:
– Мария Алексеевна, смотрите, какая красивая девочка! И совсем здорова.
– Вообще дети оставляют хорошее впечатление по своему физическому типу, - замечает Мария Алексеевна.
– Следующий!
– кричит Модест Леонидович в коридор.
И так, один за другим, до позднего вечера проходят перед "белыми шаманами" тридцать пять чукотских детей.
Никто из родителей не уезжает. В приемную врача никого, кроме осматриваемого ребенка и его родителей, не пускают. Около двери приемной толпятся приехавшие с ними старики и старухи. Они молча, с взволнованными лицами, переминаются с ноги на ногу и медленно расхаживают по коридору.
Учителя пытаются разговаривать с родителями и, кто их знает, каким способом, не зная языка, все же вносят успокоение в родительскую среду. Вот в группе чукчей стоит Володя и, жестикулируя, о чем-то "говорит". Чукчи добродушно на него посматривают, усмехаются. Учительница окружена женщинами, и ее звонкий голос и смех разносятся по всему коридору. Смеются и женщины чукчанки. Вероятно, они смеются потому, что смеется эта русская девушка-учительница. Во всяком случае не оттого, что Таня рассказывает что-нибудь смешное: она ведь не умеет разговаривать по-чукотски.
Я пригласил Ульвургына к себе.
– И старика Тнаыргына надо позвать!
– сказал Ульвургын.
Втроем мы сели пить чай. С Ульвургыном что-то случилось: он сегодня необычайно молчалив, на лице выражение большого беспокойства. Молчит и старик Тнаыргын. Наконец Ульвургын заговорил.
– Ты знаешь, - обратился он ко мне, - ведь моих детей здесь нет. Это все не мои дети. Мои дети уже давно выросли - стали охотниками. А вот за чужих я боюсь. Боюсь больше, чем боялся бы за своих. Сердце мое болит.