Чукотка
Шрифт:
– Ну, пойдемте, пойдемте со мной в больницу.
– Куда же вы в такой ранний час?
– Э, батенька мой! Сегодня я еще проспал.
– А с каких это пор малярные кисти стали медицинским инструментом?
Он остановился и, показывая на пристройку к больнице, с огорчением сказал:
– Вон видите? Решил я построить солярий. Во Владивостоке достал бревешек, стекла - вот уже почти все готово!
– Он так развел руками, что краска из ведерка чуть не расплескалась.
– Начальник у нас...
– Доктор постукал
Несколько понизив голос, он спросил:
– Правда, что его снимают с работы?
– Да, это правда. Скоро начнем принимать от него культбазу.
– Очень рад, что его вывозят отсюда. Никакой пользы, только мешает работать. Я-то ведь понимаю, как необходим для чукчей солярий. Когда я из-за этих бревен воевал во Владивостоке, до секретаря дошел. Говорю: полярный врач я. Принял, и все получилось по-хорошему. И вот, говорю я начальнику здесь: "Для чукчей солярий нужен не меньше, чем моржи. Не трогай ты у меня его". Нет же, снял три венца на какие-то пустяковые поделки. Вот и стало дело. А где здесь достанешь дерево?
Мы опять пошли. Взойдя на больничное крыльцо, доктор остановился, лицо его приобрело шутливое выражение, и он стал говорить о малярных работах:
– Маляров здесь по телефону не вызовешь. Самому надо все делать. Здесь мы должны уметь все делать. Я вот, например, всю больницу сам выкрасил. Тумбочки только остались.
Наконец мы входим в больницу. Просторное, чистое здание пахнет свежей краской. На желтом полу все еще проложены доски, по которым временно ходят. Из одной палаты слышен плач ребенка.
– Модест Леонидович, плачут у вас в больнице?
– Новорожденный, - шепотом говорит он.
– Три чукчанки-роженицы лежат сейчас! В больнице из тридцати коек ни одной пустующей. Три врача нас, и, знаете, для всех работа. Для всех! Совсем не то, что было в первый год, когда открыли больницу и я скучал здесь от безделья. Ну, пойдемте, пойдемте! Я что-то покажу вам еще.
Пройдя по длинному коридору до конца, доктор торжественно открывает дверь и говорит, дополняя слова широким жестом:
– Операционная!
В середине белой комнаты, на месте прежнего самодельного деревянного стола, стоит настоящий металлический, блестящий никелем операционный стол.
– Вот, - сказал доктор.
– В прошлом году, когда я выезжал сюда, из-за этого стола до наркома дошел. Не выкраивался по смете. Говорю: без стола я не поеду на Чукотку. Обманул наркома! И без стола бы, конечно, поехал. А теперь вот, видите, он стоит здесь, - и доктор тыльной частью руки хлопнул меня по животу.
– Начальник не отбирал его в столовую?
Доктор расхохотался.
– Кварцевую лампу привез - тоже вещь крайне необходимая здесь. Теперь ведь у нас электроэнергии хоть отбавляй. Лампы, из-за которых мы первый год ругались, на чердаке валяются. Вот время какое
– с удивлением вспомнил доктор.
– Еще рентген бы нам...
– со вздохом сказал он.
– Да, как-то неожиданно спохватился доктор, - видели инженера?
– Какого?
– На "Октябрине". Таграя. Способный парень. На него надо обратить серьезное внимание. Мы с ним друзья. А Тает-Хема какая стала! Скажу вам чистосердечно, что сыну-студенту не пожелал бы лучшей невесты.
– Модест Леонидович, насколько память мне не изменяет, лет семь-восемь тому назад вы уже делали ей "предложение", когда хотели усыновить ее. Помните?
Он расхохотался.
– Да, да, да! А я уже забыл об этом. Легкомысленный человек я был! смеясь, сказал доктор.
В больничную столовую няня чукчанка подала нам по кружке кофе и пирожки с моржовой печенкой, которая, по утверждению доктора, является лучшим антицинготным средством.
Доктор рассказывал мне, как он по приезде с Чукотки устроился в одном из лучших диспансеров Ленинграда, где его очень ценили и уважали. Но какая-то северная бацилла все время не давала ему покоя. Наконец однажды, переговорив с женой, доктор решил махнуть, как выразился он, опять в чукотскую больницу, вместе с женой, на три года.
– Мои коллеги говорили, что я с ума сошел. Но вы-то понимаете: сошел я с ума или нет?
– Модест Леонидович, вы напрасно ко мне апеллируете. Я ведь сам такой же сумасшедший, как и вы.
Доктор рассмеялся.
– Большое удовлетворение дает мне работа здесь. Прямо моложе становлюсь. Там какая-нибудь роженица и внимания на себе не остановит, а здесь, доложу вам, что ни случай - настоящий праздник!
В столовую вошел молодой чукча и, увидев меня, громко крикнул:
– Какомэй! Здравствуй!
Он был одет в больничный белый халат. Я не узнал его. Но когда он скорчил в гримасу свое необыкновенно подвижное лицо, я вспомнил: это больничный сторож, танцор-имитатор Чими.
– Здравствуй, здравствуй, Чими!
– Вот, завхоза больницы сделал из него, - не без гордости говорит Модест Леонидович.
– А он, прохвост эдакий, танцы про меня сочиняет, строго-шутливо добавил доктор.
– Это игра, доктор, - словно извиняясь, проговорил Чими.
– Значит, ты, Чими, теперь уже завхоз?
– Да, - важно ответил он.
– Аванс отдал фактории. Выписал самоходную машину на двух колесах.
– Вот чудак! Где он будет ездить на велосипеде? По мокрой тундре, что ли?
– вмешался Модест Леонидович.
– Только, наверно, обманут, не привезут? Очень хорошая машина. В кино видел ее.
– Хорошо не знаю, но как будто на пароход грузили велосипед, - сказал я.
Чими хлопнул себя по коленям и вскрикнул:
– Правда? Это мне, мне!
– Что это ты, Чими, раскричался, как в тундре? Больница ведь здесь.