Чувствуй себя как дома
Шрифт:
– Ладно.
– Чур, я прячусь!
– Да пожалуйста.
Я ведь взрослый. Уступлю.
– Считай до ста, – командует Тора и толкает меня в угол.
Из кармана выпадает проигрыватель. Я с замирающим сердцем поднимаю его. Только не реветь, только не реветь, только не реветь… Посередине появилась трещина.
Тора гладит его по кнопкам.
– Ничего! С ним все в порядке!
Она выуживает из шкафа кассету и вручает ее мне.
– Давай попробуем.
Щелк. Начинает
– Это Джузеппе Тартини [8] , – сообщает Тора. – Мой любимый композитор. «Дьявольская трель». Я играю на скрипке, так что… без Тартини – никуда. Ладно, считай!
Я жмурюсь. Ступни Хлопушки шлепают в ритм музыке. По-моему, она взбирается на второй этаж.
– Раз!
Я убавляю громкость, чтобы по звукам определить, где Тора.
– Два!
Точно, второй этаж. Ласточка, мы же команда?
8
Джузеппе Тартини (1692–1770) – итальянский скрипач и композитор.
– Три!
Мне надоедает на пятидесяти.
– Сто! – выкрикиваю я в надежде, что Тора не слышит ничего, кроме своего Тартини. – Кто не спрятался, я не виноват!
А потом я целый час слоняюсь по дому. И все из-за Ласточки: то шторами взмахнет, то шкафом затрещит. Предательница, за Тору играет. Стычка с ворами пошла ей на пользу.
Я ползаю под столом, под лестницей, под диваном. Натыкаюсь на поломанных кукол, топчу крошки. Что, если Тора мне померещилась? Что, если я залез в чужой дом? Что, если матушка права и я болен?
Я облокачиваюсь на стол. Огромное растение Ториной матушки щекочет мне щеки. У моих предков такое же, арека называется.
– Ласточка, я сошел с ума?
– Тогда мы сошли вместе.
Растение выплевывает крохотную ручку, и та дает мне подзатыльник. Из-за листьев выглядывает Тора.
– Я была ближе некуда, а ты не нашел. Опять считай!
– Подожди. – Я хватаю ее за локоть. – Если твои предки такие же, как мы… Почему они не принимают таблетки от нашей болезни?
Тора хлопает меня по лбу.
– Дурачок! Это не болезнь. Это дар. Мы с родителями почти не обсуждаем его. Он есть – и точка. Мама и папа не пытаются меня от него уберечь. Только просят говорить о любых странных случаях в поселке и шушукаются, шушукаются…
– Мои тоже.
– Ладно, считай! – командует Тора.
Я вновь отворачиваюсь.
– Р-р-раз.
Вечер пролетает за секунду. Я запоминаю все: Хлопушку, вкус яблочного пирога, шершавые стены Ласточки. А когда возвращаюсь домой, сразу падаю в кровать. Даже крошки от пирога с ног не смываю – утром будет подтверждение, что Тора настоящая. Что я не одинок. Что я дружу с Хлопушкой, и она – о боги! – не называет меня Кирпичом.
Нам десять.
Нам
Осенью Тора исчезает на целых два месяца. Ее брат Димка, который живет в городе, болен. Я никогда его не видел и впервые услышал о нем, когда Хлопушка прощалась со мной у машины, теребила мою руку. Я ничего не спрашивал, боялся ее расстроить. А она думала, что мне хватит его имени и дурацкого «родился-учился-работает». Ладно уж, если начистоту, так и есть.
Тора пообещала, что вернется как можно скорее, но на ее глазах блестели слезы. И я понял – не дурак – что «как можно скорее» вряд ли наступит. На прощание Тора поцеловала меня в щеку, и я до ночи не мог избавиться от ощущения, что она по-прежнему прижимается ко мне губами. Кожа горела. Пашка бы меня засмеял.
И вот я краду у предков черный фломастер, чтобы зачеркивать дни на календаре. Матушка обнаруживает пропажу и ругается, что я беру вещи без спросу. Я извиняюсь, помогаю ей полить огород, а она покупает мне новый фломастер – целехонький, с колпачком и почти не израсходованный!
Каждый день в восемь утра я рисую крестик на календаре. Это мой ритуал.
Зачеркиваю. Ем омлет.
Зачеркиваю. Чищу зубы.
Зачеркиваю. Натягиваю дырявые носки.
Зачеркиваю, зачеркиваю, зачеркиваю…
Фломастер высыхает, а Торы нет.
Я прошу у предков новый. Они обещают, что купят, и я временно использую вместо него угольки из-под костра – батя часто жарит шашлыки.
Я навещаю Ворона. Мы скучаем по Торе вместе. Мы ждем ее, чтобы снова считать до ста и кричать «кто не спрятался». Я постоянно хожу мимо Ласточки и все чаще замечаю, как в саду опадают листья.
Искать меня – любимое занятие Пашки. Где бы я ни находился, отовсюду звучит его противный голос: «Кирпич!».
И если я успеваю добраться до Ворона или Воробья – отлично. Нет – Пашка вытряхивает на мой котелок гору мусора. Это его ритуал.
Я зачеркиваю последний, тридцатый день месяца и плетусь к Ласточке.
Пусто, черт бы ее побрал.
Теперь я не снимаю наушники, когда сплю. Круглосуточное немое кино.
Месяц превращается в два.
Я вешаю календарь над кроватью – так удобнее.
Зачеркиваю. Ем омлет. Иду к Ласточке.
Зачеркиваю. Чищу зубы. Иду к Ласточке.
Зачеркиваю. Натягиваю дырявые носки. Иду к Ласточке…
Стоп.
Листья убраны.
Убраны!
Я зову Тору, горланю на всю улицу и не краснею: прогресс!
Хлопушка выскальзывает из дома – бледная-бледная, синяки под глазами. Я заваливаю ее вопросами, но она отвечает коротко, словно разучилась со мной общаться.
«Мы же друзья?» – спросил бы я, но сердце нырнуло даже не в пятки – в кончики пальцев ног.
А потом Тора говорит, что ее брат был спасателем. И умер.
6
Анна
[После]